Мальчики Берджессы - [94]

а большинство нормальных людей хотят именно отношений. Действительно, я один раз с ним выпила. И он заставил меня что-то ему сказать, потому что он всегда так делает. Это его работа – заставлять людей произнести именно те слова, которые он хочет услышать, будь то правда или ложь. Значит, я считаю его привлекательным? Разве я так формулирую? «Ах, Джим, я всегда считала тебя таким привлекательным!» Смеешься, что ли? Так могла бы сказать Хелен, бедная набитая деньгами диванная подушка из Коннектикута!

– Он назвал тебя паразитом.

– Как мило. Как мило, что ты мне об этом сообщаешь.

– Да кого волнует, как он тебя назвал!

– Тебя волнует! Иначе ты не стал бы на меня нападать!

– Я на тебя не нападаю. Я просто хотел знать.

– Ну а я просто хочу объяснить тебе, что брат не имеет никакого права пудрить тебе мозги! Сам он паразит! Паразит, который присосался сначала к Уолли Пэкеру, а потом ко всяким беловоротничковым преступникам. Благое дело делает, что ни говори!

Пэм не плакала. Даже не собиралась заплакать. В кои-то веки она была похожа на себя, Боб не видел ее такой уже много лет. Он извинился. Предложил поймать ей такси.

– Нахер. – Пэм вытащила из сумочки телефон. – Я ему позвоню сию же секунду. Мне есть что ему сказать, а ты послушаешь. – Она ткнула Боба телефоном в грудь. – На самом деле мы с Джимом не паразиты, Боб. Мы статистика. Еще два неудачника из поколения беби-бума, которые собирались принести великую пользу обществу и не сделали ничего. И теперь ноют по этому поводу. Да, я хожу на вечеринки в дома, где на стенах развешаны полотна Пикассо, и при этом – что уж поделаешь, Бобби, – на меня часто нападает тоска. Я-то думала, что буду паразитологом, буду лазать по всей Африке и люди будут мне благодарны. Я буду спасать умирающих. Лично спасу Сомали! Это называется мегаломания, Бобби. Есть такая болезнь. Погоди-погоди, сейчас я наберу твоему гребаному брату. Какой у него номер? А, не надо, в справочной узнаю. Да. Манхэттен. Бизнес. Адвокатская контора. «Энглин, Дэвенпорт и Шэт». Спасибо.

– Пэм…

– Что? Мой психотерапевт полчаса назад спросил, а почему вся семья так носится вокруг Джима? И я подумала – правда, почему? Почему все молча позволяют ему так отвратительно с тобой обращаться? В тот день он сказал мне… к черту, неважно, захочет, сам тебе скажет, как ты его задолбал. Да, будьте любезны, соедините меня с Джимом Бёрджесcом. Это Пэм Карлсон.

– Пэм, зачем ты обсуждаешь с психотерапевтом…

Пэм отмахнулась.

– Ах, недоступен? Ну так передайте ему, чтобы он мне обязательно перезвонил, – произнесла она ледяным тоном и назвала номер. – Что-то? – Наклонив голову, она заткнула пальцем другое ухо и посмотрела на Боба в замешательстве. – Мистер Бёрджесc у вас больше не работает?

* * *

Дорога до Парк-Слоуп была ни длинна, ни коротка, в течение обычного промежутка времени Боб стоял, зажатый в толпе, а поезд с грохотом несся сперва под улицами Манхэттена, затем под Ист-Ривер. Соседи по вагону казались ему милыми и невинными, они смотрели перед собой отсутствующим взглядом, погруженные в утренние грезы, возможно, вспоминали услышанные от кого-то слова или думали о словах, которые хотели бы кому-то сказать. Одни читали газеты, другие слушали музыку в наушниках, а многие просто рассеянно глазели по сторонам, как и Боб, и каждый из пассажиров представлялся ему необыкновенным и загадочным. Если бы кто-нибудь заглянул сейчас в его разум, то обнаружил бы очень странные, удивительные мысли. Люди вокруг рассеянно дергали ремни своих сумок, все вместе покачивались взад-вперед, когда поезд тормозил и разгонялся, извинялись, наступив кому-нибудь на ногу, слегка кивали, мол, извинение принято, – и Боб отчего-то предполагал, что у них-то на уме лишь простые обыденные вещи. Хотя откуда ему знать… Поезд тронулся.

Когда Боб наконец отвязался от Пэм и стал безуспешно звонить сначала Джиму, потом Хелен, первой его мыслью (или озарением, или чувством, потому что, строго говоря, нельзя назвать это мыслью) было: случилась какая-то жуть, кошмарное преступление, Джим Бёрджесс убил кого-то или его самого намеревались убить, и вся его семья теперь скрывается. В общем, Боб вообразил историю, достойную передовицы бульварной газеты, и хотя сам понимал нелепость этих страхов, все равно боялся – и с умилением и некоторой завистью смотрел на невинных обывателей, которые спокойно или с опаской думали о грядущем рабочем дне, а не об убийстве, совершенном братом. Боб прекрасно сознавал, что у него с головой не в порядке. Пассажиры все выходили и выходили, и к Парк-Слоуп в его вагоне почти никого не осталось; тихое возбуждение покинуло Боба. У Джима что-то произошло, Боб это чувствовал, но вряд ли кровавая драма, скорее унылая банальность. Боб устало плелся к их с Хелен дому. Даже в фантазиях брат был неразделим с мегаломанией, о которой говорила Пэм.

Однако сомнения не утихали, в четырех кварталах от дома Боб позвонил своему племяннику Ларри, и племянник его удивил. Во-первых, он ответил, а во-вторых, сказал: «Ой, дядя Боб, там все плохо, погодите, я вам перезвоню». А через пару минут: «Слушайте, мама дома, говорит, чтобы вы заходили, но они с папой теперь вместе не живут, папа спал с какой-то теткой со своей работы». Тогда Боб прибавил шагу и, тяжело дыша, свернул на улицу, где жил его брат.