Мадам - [4]

Они поторопились. Приехали во Францию в середине мягкого, дождливого декабря. Страна ее детской мечты готовилась к Рождеству. И навсегда околдовала собою и ее саму, и мужа, и сына Ясика. Пятилетний, восторженный, непосредственный светловолосый карапуз, странно-темными ореховыми глазами и улыбкой во весь рот, влюбился в новую страну тут же, едва они сошли с трапа самолета. Он не озирался испуганно, услышав вокруг незнакомую речь. Просто склонил голову на плечо отцу и закрыл глаза.

— Ясик, ты устал? — шепнула она, встревожено потрогав его за рукав, — Головка не болит?

— Нет, мама. — Сын блаженно улыбался. — Все тут песенку говорят.

— Что? — не поняла она.

— Мама, не мешай! — он махнул пухлой ручкой. — Я тут песенку слушаю. Ты же дома часто песенкой говорила.

Она пожала плечами, улыбнулась про себя. Но потом часто вспоминала слова сына. Именно его детское, тонкое восприятие французской речи, как музыки, облегчило им с мужем первые шаги на Земле ее давней Мечты. Здесь все было не очень просто, но совсем не вселяло в душу чувства безысходности, которое охватывало ее так часто и беспричинно на родине.

В Париже их закружил с первых же дней неудержимый водоворот издательской суматохи. «Ashett» заключало контракт, знакомило Ее с переводчиками и своими пожеланиями, обговаривало условия презентации, помогало подыскивать жилье. Агентом издательства, опекавшим их персонально, была темноволосая девушка по имени Марис, как выяснилось позже, креолка: мать ее была родом из Туниса, отец — коренным марсельцем. Тараторя без умолку, Марис то и дело мешала тунисские словечки с типичным арго марсельских доков. Смеха ради. Вообще то она говорила по французски c редкостной безупречностью: несколько лет преподавала язык и стилистику речи в одном из коллежей Сорбонны.

Марис тотчас настоятельно посоветовала искать жилье в пригороде, там оно было дешевле. Промаявшись почти сутки в нарядно-безликом номере гостиницы и несколько ошалев от не прекращавшегося днем и вечером дорожного шума, от суетливой беготни, от ярких рождественских витрин магазинов и бутиков, от улыбок, спешащих по своим делам, но неизменно вежливых парижан — супруги, вместе с вездесущей Марис, остановили свой выбор на Medon'е.

Это уже давно была не совсем окраина столицы, но все же и — не ее центр. Богемные представители искусства, театра и литературы, члены Академии Бессмертных выстроившие тут свои особняки и виллы, (старательно отгороженные коваными решетками и шпалерами вьющихся осенних роз, актиний и жимолости от посторонних глаз!) редко показывались на улицах, ибо предпочитали проводить время в ночных клубах и барах столицы или на пляжах Канна и Ментоны, а когда появлялись в овеянном прошлой литературной славой городке, то их «медонские вечера» проходили весьма тихо и мирно: возможно, они попросту отсыпались от бурно проведенных где-то вдали будней.

Домик в два этажа, на самой окраине Медона, с двумя ваннами и четырьмя уютными комнатами им сдала седая старушка-привратница, мадам Мишлен. Владелец особняка, одинокий журналист, старый знакомый Марис, уже два года, как уехал в Тунис, писать репортажи для «Фигаро», и не думал возвращаться, по крайней мере, еще лет шесть — так длинен был его контракт.

Аванс за аренду, выплаченный не самими съемщиками, а знаменитым парижским издательством по кредитной карте, — в лице Марис —, показался седовласой, худенькой консьержке в соломенной шляпке и потертых коралловых бусах на жилистой шее, более чем солидной гарантией добропорядочности ее новых жильцов, и она без колебаний впустила их в дом.

Ясик мгновенно облюбовал себе крохотную комнату наверху, на потолке которой было нарисовано море с плывущим по нему корабликом с кривобоким парусом. Мадам Мишлен, пояснила, что кораблик, парус и море нарисовал на потолке прежний хозяин для своей малютки-дочки. Но потом господин журналист уехал в Тунис, а его жена с дочкой Катрин в Гавр, к своей матери. Это было два года назад. С тех пор в этой комнате больше никто не жил. А жаль! Маленькая Катрин так любила мечтать о путешествиях, глядя на этот потолок!

— Теперь я буду тут все мечтать! — краснея пухлыми щечками, пролепетал Ясик, и, подведя отца к кровати, тотчас забрался на нее, закинув ручки за голову и глядя на потолок. Пять минут спустя он уже спал, беспробудно, как и все малыши, а несколько смущенные и растерянные родители пытались растормошить его, чтобы снять одежду.

Консьержка улыбалась, Марис, сняв темные очки и сложив указательный и большой палец колечком, тихо шептала: «Это ничего. Все хорошо. Раз малышу нравится, то дом хороший»… Так неожиданно и мирно началась их жизнь на новом месте…

Впрочем, сначала они думали, что эта Жизнь — просто путешествие на три месяца — срок визы.

Но потом вдруг оказалось, что рождественские каникулы, длинною в две недели, это то время, когда жизнь во Франции замирает повсюду, даже в издательстве «Ashett»! Сроки перевода — отодвинулись, презентации — стали неопределенными и, тогда, плюнув на нерасторопность жизнелюбивых французов, они с Ясиком решили поехать на ферму в Прованс, где жил двоюродный брат мадам Мишлен, мсье Жозеф Бушар. Она сама пригласила их к себе, почувствовав, как одиноко будет молодой паре с крохотным ребенком остаться в незнакомой еще стране в дни счастливого Праздника, в котором всегда незримо царит дух Единства и Семьи.