Мадам де Помпадур - [80]

Георг II не принял всерьез честного слова Камберленда («мой сын погубил меня и опозорил себя»), отказался ратифицировать конвенцию и написал в ганноверский регентский совет: «...какая-нибудь победа, одержанная королем Пруссии, дала бы удобный случай неожиданно напасть на французов, стоящих в наших владениях, так чтобы по отдельности застать их врасплох на местах расквартирования». Надо отдать справедливость Камберленду — он глубоко переживал бесчестье и ушел с тех пор в частную жизнь.

Клостерсевенская конвенция была достаточно неудачным шагом, но хотя бы позволила уцелеть французской армии. Ришелье теперь поддерживал оживленную переписку с Фридрихом и, возможно, получал от него подачки. Он отказался посылать войска в Саксонию, к Субизу, настоятельно требовавшему подкреплений. Когда же наконец с большим опозданием войска были отправлены, то не позаботились об их пропитании во время перехода, так что они прибыли на место в удручающем состоянии и совершенно непригодные к боевым действиям. Результатом стало сокрушительное поражение французско-австрийских войск под командованием де Субиза при Росбахе в 1757 году. Истинную вину за это разделяют Ришелье и командующий австрийцев, герцог Саксен-Хильбурггаузен. Он тоже был подкуплен Фридрихом, а сомнения в его верности звучали во Франции еще за неделю до того, как состоялось сражение. Росбах стал одной из любимых тем для версальских зубоскалов, бесчисленные куплеты и карикатуры высмеивали неудачливого Субиза. «Я потерял армию. — Где же она может быть? — Слава Богу! Вот она приближается ко мне. — О ужас! Это неприятель!» Отель Субиз, говорили они, сдается внаем, потому что герцог поступил учиться в Эколь Мили- тер; впрочем, ему ничего не стоит теперь построить себе новый дом из тех камней, что в него кидают. И в том же духе.

Берни написал Стенвиллю, что все это очень пагубно для их друга, то есть, мадам де Помпадур, так как публика крайне недовольна назначением Субиза, и только его победа могла бы смягчить ее, — может быть, это и несправедливо, да публика всегда несправедлива в таких случаях. Господину де Субизу, который вел себя как мудрец до начала сражения и как герой во время сражения, лучше всего теперь было бы оставить пост командующего и вежливо принять почетную должность в резерве союзных сил. Винить же его совершенно не в чем, роковая ошибка состояла в назначении сразу двух командующих.

Что же до мадам де Помпадур, то она пришла в отчаяние. Бедняжка проплакала всю ночь, получив от герцога письмо, в котором он даже не пытался приуменьшить размеры катастрофы, постигшей его армию, катастрофы тем более горестной, что отдельные полки и люди, участвовавшие в сражении, проявили беззаветную доблесть. Маркиза писала мадам де Лютценбург: «... Вы знаете, как я люблю его, и можете вообразить, как ранит меня все, что говорят о нем в Париже. Его армия любит его и восхищается им, как он того заслуживает. Мадам дофина в ужасном горе из-за смерти своей царственной матушки — еще одной жертвы прусского короля. Как это провидение допускает его чинить все новые несчастья для всех? Я в отчаянии от всего этого...» Маркиза, как тигрица, сражалась за своего друга, не желала и слышать о его отставке и была в ярости из-за несправедливой и омерзительной травли, которую развернули против Субиза те, кто отсиживался по домам, пока он сражался. Она твердо решила дать ему возможность поправить дело. Зимой мадам де Помпадур настояла на приезде Субиза в отпуск в Версаль и не жалела сил, чтобы утешить его. Никогда еще разбитого военачальника так хорошо не принимали на родине. К тому времени маркиза снова находилась в отличном расположении духа, пополнела и отменно похорошела. Король был весел, с радостью предавался развлечениям, и оба они много говорили о любви. Замурованную маленькую лестницу открыли вновь, и король опять начал по своему обыкновению внезапно появляться и исчезать в покоях маркизы. Бебе, спаниель герцога Субиза, который оставался у мадам де Помпадур, был счастлив видеть хозяина. Как-то за ужином принц упомянул о своем поражении, но маркиза запретила ему говорить о делах в обществе.

В ту пору мадам де Помпадур с королем много времени проводили со столь курьезным персонажем, как граф де Сен-Жермен. Он их забавлял и развлекал, и они внушили себе веру в него, как дети стараются верить в волшебство фокусников, чтобы удовольствие от представления стало еще больше. Сен-Жермен был шарлатаном, о котором всегда было известно очень мало, кроме того, что он сказочно богат и говорит на всех европейских языках. Французские авторы обвиняли его в принадлежности к английской разведке и в том, что он и есть отец масонства. Англичане считали его шпионом якобитов. Но сам он претендовал на славу как бессмертный, живущий тысячи лет и знакомый с Иисусом Христом.

Он описывал мадам де Помпадур различные французские дворы на протяжении всей истории, при которых он был с почетом принят. Она пришла к заключению, что если бы ей не посчастливилось жить при дворе собственного короля, то она выбрала бы двор Франциска I, покровителя искусств. Однажды Сен-Жермен сыграл коротенькую мелодию на клавикордах маркизы, а король спросил, что это за музыка. «Не знаю, — небрежно отвечал граф, — в первый раз я ее слышал при вступлении Александра Македонского в Вавилон». Он поразил короля, устранив изъян в одном из его бриллиантов. Сен-Жермен говорил, что его вечная жизнь (но не молодость, так как он был крепким мужчиной лет пятидесяти) объясняется эликсиром, который постоянно сохраняет того, кто его принимает, в одном и том же возрасте. Мадам де Помпадур с готовностью проглотила и эту байку, и само лекарство и утверждала, что оно пошло ей на пользу. Но в 1760 году Сен-Жермен впал в немилость у полиции и Шуазель велел ему собирать вещички. Граф скитался от одного европейского двора к другому и умер в 1780 году.