Мадам де Помпадур - [75]

Стенвилль на это сказал: «Хотите, я принесу вам его прошение об отставке?» Маркиза отвечала, что лучшего и желать нельзя, но что это невозможно. Мадам де Руйе так любила двор, как могла любить только мещанка, и никогда в жизни не позволила бы мужу подать в отставку. Тогда Стенвилль направился прямиком к мадам де Руйе и указал ей на то, что если ее муж станет работать и дальше, это его скорее всего убьет, и тогда она должна будет покинуть Версаль. Зато если он подаст в отставку, они сохранят свою версальскую квартиру, а Руйе получит выгодную синекуру — должность главного инспектора почт. Его ход сработал, как по волшебству. Они явились с мадам де Руйе в кабинет к ее мужу и вышли с прошением об отставке.

Берни, сменивший Руйе на посту министра иностранных дел, на все вопросы смотрел в точности, как Стенвилль. Оба они любили мадам де Помпадур, оба считали, что ее влияние на короля исключительно полезно, и оба, что бы ни писал Берни в своих мемуарах, были тогда сторонниками союза с Австрией. Когда Стенвилль уезжал в Вену, они обещали постоянно писать друг другу.

Приближался самый важный судебный процесс за многие годы, члены суда дознаний и суда прошений, разумеется, всей душой жаждали вернуться во дворец правосудия и участвовать в нем, но король не имел ни малейшего намерения им это позволить. Один почтенный парламентарий, президент де Меньер, добился через Гонто и мадам дю Рур встречи с маркизой, которая состоялась в конце января. У господина де Меньера было две цели. Мало того, что его сын из-за буржуазного происхождения не имел доступа к высоким постам в армии, но и в силу особого распоряжения короля не допускался также ни к каким юридическим должностям. Многие претензии, которыми парламент без устали донимал короля, были составлены, как всем было известно, Меньером, прибегавшим для этого к помощи своего огромного собрания юридических документов. Он был одним из самых умных и непримиримых парламентариев, и король решил бороться с ним всеми доступными ему средствами. Президент понемногу начал осознавать, что поспешная акция обеих палат парламента, покинувших свой пост, поставила их в ложное положение и что его ссора с королем неблагоприятно отражается на карьере его сына. Тогда президент пошел на переговоры ради интересов парламента и своих собственных. В итоге он дважды встретился с маркизой и оставил описание этих бесед, свидетельствующее о том впечатлении, которое она произвела на этого пожилого человека, весьма влиятельного в своих кругах и, пожалуй, скорее склонного к республиканским взглядам.

«Мадам де Помпадур была одна и стояла у камина. Она смерила меня с головы до ног надменным взглядом, который останется запечатленным в моей памяти до последнего моего вздоха. Ни реверанса, ни малейшего приветственного жеста, покуда она меня оценивала, — все это произвело очень сильное впечатление. Когда я к ней приблизился, она отрывисто приказала слуге подать мне стул». В те времена разница между стулом и креслом заключалась не в удобстве, а в этикете. Не предложить кресла президенту парламента было явной грубостью. Меньер продолжает: «Тот поставил стул так близко к ее креслу, что наши колени едва не соприкасались.

Когда оба мы уселись и слуга удалился, я сказал госпоже маркизе очень неуверенным, дрожащим голосом: «Мадам, я никогда и ничего не желал так сильно, как той милости, которую вы соблаговолили мне оказать сегодня. Я надеюсь иметь честь убедить вас в моем глубоком уважении, чтобы вы сами могли увидеть, что я неспособен к тем проискам и интригам, в которых меня обвиняют. Я надеюсь, мадам, что когда вы поймете наконец несправедливость подобных обвинений, коих жертвой стал мой бедный сын, то ваша доброта, гуманность и всем известная природная склонность защищать невинных и помогать несчастным подвигнут вас принять меня под свое могущественное покровительство и поговорить обо мне с королем, чтобы склонить его даровать моему сыну чин в кавалерийском полку...». И так далее в том же духе. Президент говорит, что в продолжение всей этой речи, довольно длинной для человека, который умирал от страха, начиная говорить, маркиза сидела на своем стуле, прямая, как струна, и сверлила его самым леденящим взглядом. Когда же он наконец закончил словами о том, что понятия не имеет, в чем он, собственно, провинился, мадам де Помпадур заговорила:

—      Как, сударь, вы утверждаете, что вам неизвестно, что вы совершили, в чем ваше преступление?

—      Не имею ни малейшего представления, мадам.

—      Неужели? Разве у вас нет друзей?

—      Вы же видите, что есть, мадам, ведь исключительно благодаря моим друзьям я имею честь сегодня принести вам свое почтение, но ни один из них не говорил мне, что знает, по какой причине со мной так обращаются.

—      Так вы не знаете, с каким уважением к вам относятся?

Президент смущенно хмыкнул и сказал, что ведь нет преступления в том, что он снискал уважение, занимаясь своим делом. Но маркиза заметила, что уважение это вызвано тем обстоятельством, что он оказал огромную услугу парламентариям, отыскивая прецеденты и выдержки в своих книгах и рукописях, на которых и основаны их претензии к королю. В итоге у Его величества сложилось предубеждение против него, которое нелегко будет уничтожить. Президент признал, что обладает необыкновенно глубокими познаниями в юриспруденции, но утверждал, что хотя и предоставил в распоряжение коллег различные факты, но не имел никакого отношения к тому, как они этим воспользовались. И в любом случае совершенно несправедливо и не похоже не короля, что он отыгрался за все на его сыне.