Мадам де Помпадур - [58]

Похоже, что все остались довольны новым размещением, кроме дочерей короля, мадам Аделаиды и мадам Виктории, которые стали взрослыми и сами претендовали на апартаменты Тулузов. Некоторые считали, что мадам де Помпадур поступила очень умно, не допустив этого. Ведь если бы король привык спускаться по одной лестнице, чтобы попасть к дочерям, они могли бы отучить его подниматься по другой лестнице, к своей фаворитке. Королева в этом деле приняла сторону маркизы против принцесс и тем немало удивила двор. Она к ним ревновала короля и не слишком любила дочерей, ее сердце было отдано дофину. К несчастью для Версаля, королю хотелось обязательно поселить принцесс поближе к себе, поэтому он распорядился снести прекрасную Посольскую лестницу архитектора Ле Во, с фресками Лебрена, и на ее месте построил для них апартаменты.

Сейчас от квартиры мадам де Помпадур на нижнем этаже ничего не осталось. Когда Луи-Филипп превратил Версаль в музей, он распорядился изменить планировку этих комнат, снять панели со стен и сложить их в подвале. Мадам де Помпадур, так ненавидевшая пруссаков, не удивилась бы, узнав, что вся резьба по дереву, выполненная для нее Вербректом, угодила в печки, чтобы согреть немецких солдат в 1870 году. Одна из ее комнат была отделана панелями красного лака работы Мартенов, и она ей нравилась как никакая другая. Вся работа заняла год. Среди прочего полностью пришлось сменить трубы и убрать гигантскую мраморную ванну, уже во времена мадам де Монтеспан вышедшую из моды, и восходящую к той поре, когда люди любили купаться по двое и по трое. Из этой ванны сделали фонтан в Эрмитаже, причем двадцать два рабочих с трудом подняли ее. (В Версале вечно возились с ванными комнатами, которых во дворце имелось 2506, и как- то раз, когда ванная королевы вышла из строя по какой-то причине, она послала спросить, нельзя ли ей воспользоваться одной из ванных короля, и немедленно получила разрешение).

Мадам де Помпадур настроилась обязательно перебраться в новую квартиру после поездки в Фонтенбло в 1751 году, и принялась всячески донимать господина де Турнема, чтобы он все приготовил к ее возвращению. Он в свою очередь принялся за строительного мастера; их переписка сохранилась, она живо рисует все трудности, переживаемые в ожидании, пока рабочие закончат и уберутся из дома, как и все ужасы переезда. «Предстоит сделать гораздо больше, чем мы ожидали; полы и дымоходы в плохом состоянии; плотник никогда не присылает того, что обещал, не прибыло еще ни одного из встроенных шкафов, так что маляры не могут приняться за работу». Кто же не сталкивался с такими трудностями? Правда, в этом случае плотником был Вербрект, а малярами — Мартены. Мадам де Помпадур прислала господина де Гонто посмотреть, как идет дело, но его доклад вряд ли мог обнадежить. Кончилось тем, что она переселилась только после Рождества. После этого маркиза жаловалась, что у нее слышно все, что происходит в парадных залах наверху, поэтому пока она находилась в Компьени, полы наверху подняли и проложили войлок. Последним заданием де Турнема на посту интенданта строений и было устройство этих дворцовых покоев для племянницы. Он умер как раз накануне ее переезда.

Версальское общество, провозгласившее своей целью избавиться от мадам де Помпадур, пришло в ярость при виде ее нового великолепного, почти королевского жилища, куда она вселилась вопреки всем их расчетам. Ведь 1751 год — священный год — сулил маркизе известные трудности, и ее враги уже давно возлагали на него большие надежды. Страну затопила волна религиозной истерии, иезуиты с церковных кафедр громили безнравственность, в Париже кающиеся обходили шестьдесят церквей и в каждой слушали мессу, им полагалось также участвовать по крайней мере в пяти процессиях; дофин с сестрами, обуянные набожностью, денно и нощно молились о душе отца. Королева, разумеется, тоже молилась, но ее молитвы, возможно, были отмечены некоторым духом реализма. «Вчера у мадам де Помпадур была лихорадка и ей пустили кровь, — писала она в это время к мадам де Люинь, — я страшно перепугалась, и не только, должна признаться, из одного милосердия».

Многие рассуждали о том, станет ли король получать отпущение грехов, будет ли он причащаться на Пасху, и все священники при дворе не жалели сил, чтобы его к этому побудить. Он их обнадежил, объявив, что весь великий пост вообще не намерен покидать Версаль и даже перенес охоту на другие дни, чтобы послушать службу. Он особенно ценил проповеди отца Гриффе, хорошо написанные и длившиеся не более чем три четверти часа.

В конце великого поста, когда моральное давление на короля достигло высшей точки, умерла мадам де Майи. После того как сестра прогнала ее от двора, она жила лишь для Бога и благотворительности, носила власяницу и всячески умерщвляла плоть. Она была в точности ровесницей короля — ей исполнился сорок один год. Услышав о ее смерти, король призадумался и пожелал узнать все подробности ее святой жизни в последние годы. Все эти события пришлись как раз на тот момент, когда мадам де Помпадур сама признала, что утратила для него физическую привлекательность, и казалось, грозили ей большой опасностью, так что 'при дворе затаив дыхание ждали, что будет дальше. Но ровно ничего не случилось. Королева ходила к исповеди и причастию в один из дней на Пасху, дофин с дофиной — в другой день, за ними принцессы, а король так и не пошел.