Мадам де Помпадур - [44]

Маркиза ответила только, что письмо ее совсем не удивило, потому что именно этого и следовало ожидать от такого сердечного человека, как герцог де Нивернэ, а по сути дела король проявил к провинившемуся гораздо больше внимания и милосердия, чем мог бы. Он выбрал местом его изгнания Бурж, так как архиепископом там служит ближайший друг и родственник Морепа кардинал де Ларошфуко, у которого изгнанник и поселился. А через четыре года супругам разрешили вернуться в Поншартрен, причем оба страдальца цвели здоровьем.

В сентябре 1749 года король решил посетить с инспекцией свой флот, стоявший в Гавре, и взять с собой маркизу. Популярность его в Нормандии была все так же велика, как во времена Фонтенуа, и присутствие любовницы на месте жены там никого не шокировало. Вдоль всей дороги от Руана до Гавра люди стояли в два ряда, чтобы поприветствовать их. Единственная небольшая неловкость возникла, когда епископ Руанский, капеллан королевы, почтительным молчанием дал понять, что присутствие мадам де Помпадур под его кровом в течение ночи нежелательно. Пришлось им устроиться по-другому. Описание этого путешествия показывает, какой невероятной физической выносливости требовал Людовик XV от своих друзей. Путешественники покинули Креси утром. Госпожи де Помпадур, дю Рур, де Бранка и д’Эстрад ехали в дорожной карете, король с герцогом д’Айеном вдвоем в экипаже поменьше. Они взяли с собой верховых лошадей и гончих и охотились почти всю дорогу. Вечером они прибыли в Наваррский замок, где герцог Бульонский устроил пышный прием. Весь следующий день король охотился в лесу, а после ужина снова уселись в экипажи и ехали всю ночь. В Руане они оказались в восемь утра, останавливаться не стали, а проехали сквозь ликующие толпы горожан прямо на Гавр, куда добрались в шесть часов пополудни.

После восторженной встречи губернатор повел путешественников на башню, чтобы показать им море, которого большинство из них не видало ни разу в жизни. Правда, скоро свежий ветер загнал любопытных обратно в ратушу, где был накрыт ужин на двадцать восемь персон. Наутро король встал пораньше и отправился в церковь, а мадам Помпадур тем временем принимала подарки и комплименты от городских властей, совершенно как королевская особа. Весь день шли различные торжества, затянувшиеся до глубокой ночи, когда в порту засияли огнями иллюминации две сотни кораблей. Утром королевский поезд отбыл в Версаль и лишь раз остановился в пути.

Вся страна, кроме Нормандии, была недовольна этим путешествием, так как полагали, что оно стоило огромных денег, а короля винили за то, что он открыто возит с собой любовницу. С этих пор Людовик затворился и почти никогда больше не покидал своих резиденций, даже не ездил в Париж без крайней необходимости. Ему казалось, что на него возводят напраслину и что его неправильно понимают, а вспыхнувшие в Париже сильные беспорядки укрепили это впечатление. Причин для народного недовольства хватало. Мир, подписанный за год до этого, в 1748 году, в Экс-ла-Шапель, не принес облегчения налогового бремени. Хлеба было мало, цены стояли высоко. Но непосредственным толчком к восстанию послужило исчезновение маленького мальчика. На беспризорных детей, как и на проституток и прочий нежелательный элемент, время от времени устраивали полицейские облавы. Попавшихся отправляли заселять и осваивать Канаду. Поговаривали, что полиция получает определенную сумму за каждую голову, так что все родители в Париже жили в страхе, как бы их детей не схватили по ошибке, а то и не похитили бы нарочно. И тут таинственно исчез ребенок из семьи почтенных горожан. Мать в отчаянии подняла на ноги всех соседей, наконец уже целый квартал бушевал в ярости. Выкрикивая проклятия мадам де Помпадур, толпа гналась за Беррье, который заслуженно считался ее креатурой, до порога его дома с угрозами убить его и поджечь дом. Беррье проявил присутствие духа и бросил на растерзание толпе полицейского, а пока с ним расправлялись, распахнул в доме все двери и окна. Бунтовщики заподозрили ловушку и поспешно ретировались.

Конечно, ни Беррье, ни его хозяева не поверили ни слову в истории с похищением ребенка и были возмущены обвинениями. Король отказался ехать через Париж, когда в следующий раз собрался в Компьень: «Не понимаю, зачем мне ездить в Париж — чтобы меня там обзывали Иродом?» — и для него построили новую дорогу через равнину Сен Дени, которая до сих пор известна как «Дорога бунта». Он страдал, когда его народ вел себя, как казалось королю, столь неразумно. Он чувствовал, что связан с народом узами веры, что любит свой народ, что живет ради него, и потому сердился, как отец на непослушных детей. Но он был так же далек от понимания причин этих бедствий, как и от способности их искоренить.

Король был воспитан в сознании, что Франция принадлежит ему, как имение принадлежит помещику. Тэн в 1875 году писал, что Людовик XV был бы поражен и унижен, если бы его имя внесли в цивильный лист — документ, определяющий сумму на содержание королевской семьи. Громадная доля национального дохода уходила на содержание королевского дома. Такое положение вещей считалось естественным, пока налоги были невысоки, но Франция семь лет провоевала и налоги поднялись, плательщикам казалось, что собирают их нечестно, и ропот усиливался. К несчастью, Людовик XV, подобно столь многим правителям Франции, ничего не смыслил в финансах. Как-то в молодости он вернулся из Парижа до того потрясенный видом нищих и голодных, что немедленно уволил восемьдесят версальских садовников. Тогда ему указали на то, что отныне эти люди и их семьи также обречены на голодную смерть, и он взял их обратно. Словом, у короля складывалось досадное впечатление, что за что ни возьмись все выходит неудачно.