Мадам де Помпадур - [30]

Король приглашал на ужин тех, кто в этот день с ним охотился, и любой участник охоты мог ходатайствовать о приглашении. Королю вручали список желающих, и он выбирал тех, кого хотел видеть. Затем будущие гости являлись к дверям королевских апартаментов, и служитель объявлял имена приглашенных. Те, кто не был удостоен этой чести, оказывались в довольно унизительном положении. Де Круа регулярно записывался в список, но приглашали его далеко не всегда. Он пишет, что однажды, когда его не позвали, он особенно огорчился, так как рядом стояли и глазели двое его соседей по имению, а как было бы приятно войти к королю у них на глазах! Но зато всякий раз, как его туда пускали, он подробно описывал вечер и перечислял всех других гостей. Их обычно бывало от восьми до двадцати человек, при этом мужчин гораздо больше, чем женщин.

Вот запись от 30 января 1747 года:

«Нас втиснулось за стол восемнадцать человек, начиная вправо от меня — г-н де Ливри, госпожа маркиза де Помпадур, король, графиня д’Эстрад, герцог д’Айен, «большая» герцогиня де Бранка, граф де Ноайль (комендант Версаля. — Авт.), господин де Ла Сюз, граф де Куаньи, графиня д’Эгмон (дочь герцога Ришелье. — Авт.), господин де Круа, маркиз де Ренель, герцог Фитц-Джеймс, герцог де Брольи, принц Тюренн, господин де Крийон, господин де Буайе д’Аржансон. Здесь был и маршал Сакс, но он никогда не ужинает, а потому расхаживал вокруг стола и все пробовал по кусочку, так как очень жаден. Король, который по-прежнему зовет его графом де Сакс, очень к нему расположен, так что тот держится как дома. Мадам де Помпадур тоже привязана к нему.

Мы просидели за ужином два часа весело и непринужденно, но не выходя за рамки благопристойности. Затем король перешел к себе в маленький салон, сварил кофе и налил его в чашки; слуг не было, так что мы сами за собой ухаживали. Он уселся играть в комету с мадам Помпадур, Куаньи, мадам де Бранка и графом де Ноайль. Король вообще-то любит подобные игры, но мадам Помпадур, похоже, терпеть не может карты и старается его от них отвадить. Прочая компания тоже играла еще за двумя столами. Король всем велел сесть, даже если они не играют, потому что я стоял, прислонившись к ширме и наблюдал за игрой. Мадам де Помпадур была совсем сонная и все просила его прекратить игру. Наконец в два часа ночи он встал и сказал ей вполголоса, как мне послышалось, и очень игриво: «Ну хорошо, пойдем в постель». Дамы сделали реверанс и вышли, король поклонился и ушел в свои комнаты. Мы, остальные, спустились по лестнице мадам де Помпадур и через парадные залы отправились, чтобы присутствовать на церемонии отхода короля ко сну, которая состоялась незамедлительно». Де Круа добавляет, что у него возникла почти уверенность, что позади частных королевских покоев, где царила эта полуинтимная обстановка, находились еще другие комнаты, поменьше, и уж там-то бывали только самые задушевные королевские друзья.

Глава 8. Наслаждение

Версаль восемнадцатого века являл собою не слишком наставительное, но жизнерадостное зрелище -- несколько тысяч человек, живущих исключительно ради удовольствия и в полнейшем благодушии. Впрочем, придворные увеселения имели по сути дела политическое значение, так как надлежало держать французскую знать, вытащенную из своих поместий и опьяненную дармовыми привилегиями, в постоянном довольстве и радости. Особый государственный орган, департамент развлечений, специально занимался разработкой увеселений, имел неисчерпаемые средства и притягивал, как магнит, способных молодых людей, ищущих перспективную профессию. Люди в те времена одобрительно смотрели на удовольствия. Когда герцог де Нивернэ после окончания Семилетней войны отбывал в Лондон со своей серьезнейшей и сложнейшей миссией, писали, что он был «подобен Анакреонту, увенчанный розами и с радостной песней на устах». Именно такое поведение считалось достохвальным.

Историки XIX в., шокированные изучением этой развеселой бездумной жизни, изо всех сил старались подчеркнуть, от какой великой скуки страдал, по их словам, версальский двор и сам король. Несомненно, жизнь, посвященная удовольствиям, должна иметь и обратную сторону, и совершенно верно, что скука была врагом, с которым боролись всеми средствами. Но мемуары тех лет и рассказы тех придворных, кто пережил революцию и помнил старый режим, не свидетельствуют о том, чтобы скука часто одерживала верх. Наоборот, они в один голос повествуют о жизни без забот и сожалений, о совершенном спокойствии душевном, о вечной юности, о счастливых деньках на природе и счастливых вечерах с болтовней и игрой в карты в дивном огромном дворце, за широко распахнутыми окнами которого били фонтаны, шелестел лес, румянился закат. Если существовал дом, где царила безмятежная радость, то этим домом был Версаль. Ни в одном другом здании мира не соединились столь счастливо дворец и загородная резиденция.

Главными четырьмя развлечениями были любовь, карты, охота и официальные торжества. Любовь разыгрывалась, как игра или как комедия Мариво, и разумеется, она ничего общего не имела с браком. Детей в те времена женили еще подростками, и эти юные мужья и жены обыкновенно очень привязывались друг к другу, разделяя общие интересы и заботы о семье и ее богатстве. И даже если они друг другу не нравились, что случалось нечасто, им все же удавалось как-то приспособиться, ибо приличия этого требовали. Совершенно необычны были случаи, когда женщина возвращалась в отчий дом или уходила в монастырь из-за того, что не могла ужиться с мужем. У нее был любовник, у него — любовница, отношения царили самые дружеские.