Мадам де Помпадур - [10]

Второе затруднение состояло в том, что господин де Турнем в качестве откупщика вынужден был принимать в особняке де Жевр множество скучных людей, причем жена его племянника выступала в роли хозяйки. Людям веселым и остроумным, вроде аббата де Берни или герцога де Нивернэ, с которыми она часто встречалась и кого хотела бы пригласить, было совсем не место в кругу деловых" знакомых де Турнема.

Первое из препятствий вскоре устранилось самым печальным образом — мадам Пуассон заболела раком и слегла. Ей пришлось покинуть общество и приготовиться встретить медленную мучительную смерть. Без нее же мадам д’Этиоль была очень желанной гостьей — такая красивая, изящная, наделенная пронзительным жизнелюбием и интересом к людям. Все это, наверное, и составляет основу того, что мы зовем очарованием, сексуальной привлекательностью, обаянием. Она была не только умна и остроумна, но и современна в своих взглядах, вполне подготовлена к «философскому образу мыслей», так что едва ли ее могли бы шокировать даже самые скандальные высказывания философов.

Вскоре ее уже звали повсюду; имя ее стало известно в Версале, где про людей, которые никогда не появлялись при дворе, слагали совершенно невероятные сплетни, просто целые легенды. Как ни странно, не кто иной, как Вдовица де Майи, кажется, первая заговорила о ней после встречи с мадам д’Этиоль на каком-то приеме, где была до того очарована ее пением и игрой на клавикордах, что от восторга даже обняла прелестную музыкантшу. Вскоре и король уже знал мадам д’Этиоль по имени, да и в лицо — ведь она была соседкой по даче. Любимым местом королевской охоты служил Сенарский лес с резиденцией Шуази — маленьким собственным охотничьим домиком короля, перестроенным и отделанным для него архитектором Габриэлем. Король любил Шуази больше всех своих дворцов, а некоторые говорили, что и больше всех своих любовниц. Сюда он приезжал, чтобы непринужденно повеселиться в узком кругу, привозил с собой полдюжины дам и несколько друзей-мужчин, но никаких унылых мужей. Обстановка царила до того раскованная и свободная, что дамам позволялось расхаживать в платьях без кринолина — неслыханная вольность в любом дворянском доме. Прямо из кухни поднимался уставленный яствами механический стол, так что в столовой не было нужды в прислуге. А после обеда король собственноручно готовил кофе. Однако пусть читатель не подумает, будто там происходили оргии — это было совсем не во вкусе Людовика XV.

Хотя буржуа никогда не позволялось участвовать в королевской охоте (этой привилегией пользовались только роды, получившие дворянство не позже 1400 года), для некоторых ближайших соседей делалось исключение: они могли следовать за охотниками в экипажах. Мадам д’Этиоль не преминула как следует использовать эту возможность. Она сама правила фаэтоном, знала лес как свои пять пальцев и вечно встречалась на королевской тропе. То она была одета в розовое платье и правила голубым фаэтоном, то наоборот, в голубом платье и в розовом фаэтоне — восхитительное видение, умелая и храбрая укротительница коней. Как можно было ее не заметить? Король был слишком застенчив, чтобы заговорить с незнакомкой, но время от времени присылал ей в подарок битую дичь. Между тем ее заприметил еще кое-кто — и это были далеко не дружеские глаза. Как- то раз герцогиня де Шеврез, знавшая мадам д’Этиоль с тех пор, как та была ребенком, упомянула ее имя в присутствии короля. Вдруг мадам де Шатору так больно наступила герцогине на ногу, что та едва не лишилась чувств. На следующий день мадам де Шатору явилась к ней с извинениями и сказала в свое оправдание: «Ведь вы знаете, пошли разговоры о том, чтобы подсунуть эту кокетку д’Этиоль королю». После этого мадам д’Этиоль предупредили держаться подальше от охоты, и ей ничего не оставалось как послушаться. Было бы безумием навлечь на себя гнев мадам де Шатору.

Но волею судьбы события приобрели неожиданный поворот. Мадам де Шатору умерла; так вторая из сестер де Майи было отнята у короля смертью. Как и после кончины мадам де Вентимиль, он был сражен горем, просто безутешен, однако на этот раз уже не вернулся к мадам де Майи. Естественно, в высшем обществе Парижа и Версаля говорили только об одном: кто станет следующей фавориткой? Сначала все были более или менее уверены, что ею окажется четвертая из сестер де Майи, мадам де Лорагэ. Печальный и подавленный король каждый вечер ужинал с нею, но лишь по привычке, ведь она была прежде неразлучна с мадам де Шатору. Все знали, что за нее стоит герцог Ришелье. У него, кстати, имелась в запасе и еще пара герцогинь, а влияние Ришелье на короля в этих делах было велико. Тем временем каждая красавица Иль-де-Франса втайне верила, что приз достанется ей. Престиж монарха в те дни стоял так высоко, что доходило почти до его обожествления, а потому положение королевской любовницы нисколько не считалось постыдным, зато сулило громадные материальные выгоды ее семье. Чудовищные состояния Граммонов, Мортемаров, Лавальеров и д’Эстре появились именно благодаря подобным отношениям их родственниц с королями. Королева вела скучную тихую жизнь в кругу своих безнадежно отставших от моды друзей, а все радости и удовольствия сосредоточились на половине короля, причем центром и движущей силой этого веселья выступала фаворитка. Кроме всего прочего, Людовик XV был невероятно привлекателен — высок, хорош собой, с ласкающим взглядом и особенным хрипловатым голосом, услышав который уже нельзя было забыть, а в его слегка печальной манере держаться таилось столько чувственности, что ни одна женщина не могла перед ним устоять. Высокомерный вид, за которым на самом деле скрывалась робость, нисколько не убавлял его привлекательности. Женам подданных нетрудно было влюбиться в него, так что мадам д’Этиоль — не единственный пример. В Париже прошел слух, будто король устал от любовниц-аристократок с их политическими интригами и алчными семействами; мещанки насторожились.