Мадам де Помпадур - [9]

Мадам д’Этиоль была женщина решительная, хорошо знала, чего хочет от жизни, и обычно получала это. Теперь, выйдя замуж и обретя свободу вращаться в обществе, она подумала, что неплохо бы завести у себя салон и принимать знаменитых интеллектуалов, Благодаря своим талантам и состоянию она явно подходила для такой карьеры. Интеллектуальная жизнь Парижа вращалась вокруг группы писателей, известных как «философы», которые как раз принялись составлять великую энциклопедию человеческих знаний — это их занятие привлекало всеобщее внимание и непрерывно приносило им неприятности с церковью и двором. Они жили в сиянии славы, мир не сводил с них глаз — отчасти из-за Энциклопедии, а отчасти потому, что к группе примыкал сам Вольтер, а он был из тех, кто наделен талантом притягивать к себе интерес людей. Идеи философов породили тот нравственный климат, в котором в конце концов разразилась французская революция, но если бы они до нее дожили, то все как один пришли бы в ужас. Философы не были христианами, однако нельзя их назвать ни атеистами, ни анархистами; например, Вольтер верил в Бога и любил королей. Они хотели помешать мертвящей руке церкви произвести во Франции такой же интеллектуальный паралич, какой царил в Испании времен Франко. От правительства они хотели больше справедливости, меньше закулисных тайн, а также некоторых умеренных реформ. К несчастью, система, оставленная Людовиком XIV, была непроницаема даже для умеренных реформ, ее надо было взрывать динамитом.

Философы жили и работали в Париже, да и Вольтер еще не отряс его праха со своих ног; все они нередко бывали в гостях у некоторых дам и там могли обмениваться мнениями и взглядами в атмосфере, которая состояла из восторженного восхищения друг другом, смешанного с самой жалкой мелкой завистью — она будоражила мысль. Искусство беседы, в котором так преуспели французы, наверное, ни раньше, ни потом не достигало таких высот, как в разговорах между Вольтером, Вовенаргом, Монтескье, Мариво, Фонтенелем и Гельвецием. Ярче всех блистал, разумеется, Вольтер, с его неистощимым запасом интересных сведений, вспышками заразительного веселья и ласковым расположением к другой звезде — Вовенаргу, в свою очередь питавшему глубокое уважение к гению Вольтера. Светилами поскромнее, но далеко не незаметными, были Мариво, с нетерпением ждавший, чтобы мяч беседы перелетел к нему, Монтескье, ждавший того же, но гораздо спокойнее. Даже Фонтенель, которому перевалило уже за девяносто, всегда имел наготове какую-нибудь подходящую историю или замечание длиной не более минуты, а Гельвеций, предпочитавший слушать, а не говорить, сберегал все это в памяти. Это чудесное развлечение происходило за обеденными столами у нескольких дам — госпожи Жоффрен, Дюдеффан, де Тансен, у мадам Дени, племянницы Вольтера и еще у одной-двух. Одаренная, богатая мадам д’Этиоль всегда любила умных мужчин и идеально подходила на роль хозяйки салона, стать которой и сделалось целью ее жизни. Вероятно, она думала побить старых дам на их собственной территории: ведь она была образованнее мадам Жоффрен, остроумнее мадам Дюдеффан, скромнее мадам де Тансен, богаче мадам Дени и красивее их всех. Потенциальные гости были заранее к ней расположены: Кребильон, Монтескье и Фонтенель бывали у нее в доме, художники Натье и Буше писали ее портреты. Мадам Дюдеффан даже просила президента Эно: «Не изменяйте нам всем с мадам д’Этиоль». Вольтер отзывался о ней с такой гордостью, как будто сам ее создал: «Хорошо воспитана, мила, добра, очаровательна и талантлива... Она родилась с чувствительным и добрым сердцем».

Но мадам д’Этиоль с ее прирожденным светским тактом сумела понять, что молодой женщине недостаточно принимать гостей у себя, надо еще, чтобы принимали ее. Она знала и о том, что писатели любят встречаться с людьми из высшего общества и что салону, где бывает одна только интеллектуальная буржуазия, недостает элегантности. По словам маркизы де Ла Фертэ д’Эмбо, дочери мадам Жоффрен, на пути устремлений мадам д’Этиоль стояло тогда два препятствия. Одним была ее мать, хорошенькая мадам Пуассон, которую принимали в некоторых салонах, например у мадам де Тансен, но зато в других, как у мадам Жоффрен, считали недостаточно благопристойной. Жоффрены жили в четырех домах от отеля де Жевр, и однажды к их ужасу мадам Пуассон с дочерью явились к ним с визитом.

«У матери, — рассказывает мадам де Ла Фертэ д’Эмбо, — была такая скверная репутация, что мы никогда бы не смогли с ней подружиться, но дочь была совсем другое дело. Мне не хотелось показаться грубой, и трудно было встречаться с одной, избегая другую, хотя в конце концов я ухитрилась отдать визит мадам д’Этиоль, но не мадам Пуассон. Мадам д’Этиоль спросила у моей матери, нельзя ли ей приходить почаще, чтобы углубить свое знание света... В Новый год они с мужем посетили меня во время моего туалета и были до того учтивы, что я ее в шутку отругала; зато на следующий Новый год к ее собственному туалету явился весь двор и принцы крови, кланяясь до земли. Я и теперь смеюсь, как подумаю об этом».