Люди земли Русской. Статьи о русской истории - [86]

– Ты думаешь, у меня сердце кровью не обливается при виде происходящего? – говорил дядя Коля, – Ты думаешь, я не вижу, не знаю, не понимаю всего этого ужаса? Я, брат, больше тебя знаю. Я пока еще в партии и на закрытые собрания допущен. А что я могу сделать сейчас?

– Сейчас, конечно, ничего. Сейчас вы немногим выше лаборанта, но когда вы были председателем губисполкома? Тогда вы могли же?

– Ничего и тогда не мог. Попробовал в период красного террора кое-кого из старых приятелей от шлепки спасти – сам едва уцелел. С поста сняли, по партлинии – «последнее предупреждение». А тогда еще Ленин был жив! Получил назначение там же, но уже лишь земельным отделом заведовать. Из центра одно за одним предписания – загонять мужиков в колхозы. Не видел я, что ли, всей нелепости этого? Слава Богу, земским ветеринаром двенадцать лет был, знаю русскую деревню! А что поделаешь? В хомуте, брат, и в оглоблях! Податься некуда. Сплошную коллективизацию ахнули; тут я не выдержал, поговорил с одним-другим из старых партийцев. Через неделю нас всех по разным дырам распихали. Вот и сижу здесь – пробирки мою. Хорошо еще, что так отделался.

Мы помолчали, слушал пение цикад.

– А скажите, дядя Коля, – спросил я, – как по-вашему, совесть существует или это только буржуазный предрассудок, поповская выдумка?

В настоящее время – Национальный университет Узбекистана.

– Ты вот к чему гнешь, – понял суть моего вопроса старик, – существует, брат, существует. И Бог какой-то существует, а не «вид кислорода». Только мы узнаем об этом поздновато. Вот, в чем дело. Думаешь, меня она не грызет? Эх! – опустил он на руки седую, кудлатую голову, – я свою вину полностью осознал. Но только ли я виноват? Только ли такие, как я, подпольники-революционеры? А те, кто поддерживал нас? А князь, покровительством которого я держался? А полицмейстер, который мне служебные тайны болтал? Чем я был бы без них? Ничем. Они мне все дорожки расчищали. А помещики, укрывавшие наших нелегальных? Тут, брат, как раздумаюсь, такая философия в голову полезет, что сам черт в ней ногу сломит. Выходит, что я был только исполнителем. Понял? Мелкой сошкою, атомом общей виновности всей интеллигенции российской, общей… и князя, и полицмейстера, и твоей… Все и платим. Вот в чем разгадка!

«Знамя России»,

Нью-Йорк, 18 августа 1952 г.,

№ 68, с. 5–8[99].

Человек и робот

В среде русских фабрично-заводских рабочих была и даже сохранилась по наше время своя самобытная «аристократия». Были даже «династии», бережно хранившие свои генеалогические воспоминания за 100–200 лет. И теперь еще можно встретить на уральских заводах семьи, целый ряд поколений которых работал в одном и том же районе, а порой и у одной и той же менявшей свою конструкцию домны, чуть ли не с овеянного исторической легендой времени Никиты Демидова, тульского кузнеца и сподвижника Великого Работника Петра. В древних гнездах художников-кустарей, в Палехе и Мстере, я видел целые слободки потомков русских народных художников, расписывавших знаменитый Коломенский дворец царя Алексея Михайловича. В их семьях хранились реликвии того времени.

К числу таких аристократов-рабочих принадлежал и тот, кого я назову в этом очерке Головиным. Избираю эту фамилию по внутреннему созвучию с его настоящей кличкой, данной его предку за острый ум и крепкую русскую смекалку. Она, эта русская смекалка, была родовым признаком династии Головиных. Дед моего знакомца попал в Петербург при отборке с Урала лучших рабочих для строившегося генералом Путиловым завода. В его цехах провел свою юность и мой приятель. Революция застала его 18-20-летним юнцом. Большие способности, свойственные этой семье, природный ум и энергия разом подняли его на гребень волны, и я познакомился с ним, когда он был уже руководителем Агитпропа Орджоникидзевского крайкома[100], т. е. управлял всей интеллектуальной жизнью доброй половины Северного Кавказа. Университет, институты, театры, кино, газеты, музеи, – вся культурная работа огромного комплекса различных организаций была «по партийной линии» подчинена ему, им направлялась и контролировалась.

Бывший путиловский рабочий Головин, окончивший лишь начальную школу царского времени и совпартшколу, с этой работой справлялся. Кроме ума и энергии, он обладал и большим тактом, а главное – искренним стремлением к культуре вообще и к окультуриванию самого себя, в частности. Профессора, актеры, журналисты встречали в нем всегда друга, а нередко и заступника.

Я часто соприкасался с ним по педагогической и музейной работе, и не раз мог заметить тщательно маскированную им, но жившую в нем свободную от «партийных установок» мысль. В критические моменты она проявлялась в форме разумных, тщательно обдуманных им действий.

Когда для проверки нашего музейного, действительно очень богатого книгохранилища (свыше 100 000 томов) явилась из Москвы снабженная строжайшими полномочиями комиссия, состоявшая из тупых партийных чиновников, мы были в панике. Хранившиеся у нас, спасенные чудом библиотеки архиерея и семинарии содержали много редкостных книг по богословию. Под угрозой были и подшивки приказов с времен Ермолова по старейшим доблестным кавказским Тенгинскому и Самурскому полкам. Библиотеки и архивы их попали также в музей.