Люди земли Русской. Статьи о русской истории - [167]

Это активное ядро во времена царской «тюрьмы народов» было облечено толстым слоем питавшей его протоплазмы, состав которой детально и глубоко изучен русской литературой. Общим признаком для всех ее разнородных частиц было идейное и практическое самоустранение от всех форм производительного труда и неизбежно связанный с этим паразитизм. Комбинацией из голода, «дрына» и премий Сталин в значительной мере преодолел эти качества.

Старый эмигрант из «левого» сектора, выправивший советский паспорт, несомненно, встретит на зовущей его родине множество близких и родственных ему «старых знакомых».

Еще в вагоне железной дороги он пожмет руку служащему там по «привычке к перемене мест» А. А. Чацкому. Склонность семьи Чацких «именьем управлять оплошно» в значительной мере компенсируется теперь драконовским языком административной литературы Л. Кагановича. На экране он увидит Онегина. Прекрасно играет. Куда до него холливудцам! Печорин окончил академию генштаба, сквозняков более не боится и свои несомненные ораторские способности не расточает уже перед Верами и Мэри, а концентрирует на красноармейцах в политчасы. Бельтов профессорствует в каком-то провинциальном ВУЗе. Из Лаврецкого вышел очень дельный колхозный агроном. Рудин сделал блестящую карьеру в Госплане и недавно получил сталинскую премию за проект облесенения и утепления Северного полюса. Смета – минимальная: каких-то пятнадцать миллионов Иванов и сколько-то тысяч километров колючей проволоки. «Обличителей» щедринской школы заметить труднее. Они сейчас засекречены и обличают, главным образом, в своих докладах НКВД. Сильно размножились.

Кто там еще? «Протестанты и бунтари-одиночки»? В подавляющем большинстве отбывают сроки за хулиганство. Епиходов чувствительных романсов не поет и о несчастиях не философствует. Некогда: колхозный учетчик, работает 18 часов в день. Это не контора господ Раневских.

Телеграфист Ять тоже не обучает девиц азбуке Морзе: за 12 часов ежедневного дежурства самому осточертела!

«Лишних людей» в СССР нет. Каждый годен хотя бы на то, чтобы стать агит-манекеном для показательного процесса или просто воспринять затылком три золотника свинца в никелевой оболочке. Все же одним врагом меньше. Этим и стимулирована «охота за черепами» на полях Европы.

* * *

«Лишний человек» всех видов нужен был революции только в период ее подготовки, как микроб размножения. Это свое назначение русская интеллигенция («передовая» и революционная) последовательно и добросовестно выполняла в течение ста лет, от Новикова до Керенского включительно. Пушка «Авроры» подала сигнал к окончанию ее работы. Первая смена должна была очистить место у станков мировой революции для второй. Завоевавшиеся и не успевшие удрать попали или в переплавку или под топор, который в этом случае становился орудием правосудия.

Грандиозный октябрьский палач выполнил, между прочим, и ту работу, которая уже задолго до его появления была продиктована русскому правительству жизненными интересами русского народа, но проведена этим правительством не была, что и привело народ к ряду очень неприятных для него десятилетий.

Таким образом, бороться «там» против производителей нематериальных эрзацев в настоящий момент, находясь «здесь» – бессмысленно. «Там» эта борьба уже заканчивается: не материально производители уже поели друг друга вместе со своей продукцией. Материально – доедают. Но некоторая часть «прогрессивной протоплазмы», питавшей революционное ядро, так называемой «русской интеллигенции» сохранилась здесь, укрывшись вовремя под крылом бурбонов и опричников типа Врангеля и Колчака. Теперь она пытается «здесь» реставрировать свою тлетворную деятельность в сознании тех, кому предстоит возвратиться «туда» в неопределенном, но неизбежном будущем. С этими реставрационными попытками бороться нужно в целях не столь профилактических, сколь просто санитарных.

[Алексей Алымов]

«Наша страна»,

Буэнос-Айрес, 4 марта 1950 г.,

№ 39, с. 6–7.

Ветер из глубин

Большинство средней интеллигенции всех времен и всех народов склонно мыслить готовыми формулами, штампами, этикетками на аптекарских пузырьках. Интеллигенция античных Афин оперировала репликами Перикла или Фемистокла, интеллигенция современного Лондона – рецептурой «Таймса»…

Так было, так есть, так будет, и в периоды спокойного, эволюционного развития общественной жизни такой метод вполне нормален и прогрессивен. Но он непригоден в острые динамические моменты истории. Тогда среднему интеллигенту приходится срывать привычные этикетки с пузырьков своей мозговой аптеки, наново анализировать их содержимое – «переоценивать ценности». К сожалению, именно в такое время живем мы, и нам, средним русским интеллигентам по «эту» и по «ту» сторону приходится выполнять тяжелую работу пересмотра, «чистки»… прежде всего «чистки» самих себя, своего прошлого и настоящего.

Яркий представитель такого фармацевтически-рецептуарного мышления г. Вишняк[216], как то безапелляционно заявил, что в российском прошлом до появления Радищева вообще не было интеллигенции. Иначе говоря, огромный национальный организм России тысячу лет жил и стремительно развивался, не имея своего мыслительного аппарата, так сказать, «плыви, мой челн, по воле волн». Эта этикетка из мозговой аптеки г. Вишняка не нова. Ею пользовалась в течение полутораста лет и пользуется до сих пор антинациональная часть средней и низовой русской интеллигенции, именно она подлежит пересмотру в первую очередь. Есть ли на самом деле свое национальное прошлое у нее, у средней русской интеллигенции?