Люди земли Русской. Статьи о русской истории - [166]

Шрифт
Интервал

Литературное же определение выросло из очень часто слышанной мною фразы:

– Вы, как человек интеллигентный, конечно, в Бога не веруете…

Эта формулировка очень глубока и не только для русской интеллигенции. В этом конечно безоговорочном неверии в Бога действительно заключается альфа и омега широчайшего и всестороннего движения общественной мысли (в России с половины XVIII в.), именуемого во всех дореволюционных и пореволюционных учебниках историей русской интеллигенции. Некоторые наиболее осторожные историки добавляют еще эпитеты «передовой», «прогрессивной», допуская этим и какую-то «отсталую» ее часть, но большинство этой части визы на въезд в царство мысли не выдает.

Поэтому придется сказать коротко о русской интеллигенции вообще, а предварительно определить само это понятие:

– Интеллигентом называют, обычно, человека, производящего материальные, духовные и интеллектуальные ценности, но т. к. степень качества этих ценностей условна, то приходится заменить слово «ценность» более расплывчатым – «продукция».

Русская интеллигенция зародилась вместе с русской культурой, т. е. с принятием христианства Великим князем Владимиром. Он и был первым русским интеллигентом, производившим духовные ценности. За ним следовал Ярослав Мудрый, автор «Русской Правды», сводившей к минимуму смертную казнь и отрицавшей наказание тюрьмой; князь-государственник, публицист Владимир Мономах, учивший своих наследников тому, что правительство и государство служат народу, а не наоборот (как раз тому, что теперь отрицают и словом и действием социалистические интеллигенты всех видов): Лука Жидята, дружинный офицер, провозгласивший в 1187 г. единство и неделимость России в Насмешливое прозвание партии меньшевиков, по фамилиям ее лидеров.

«Слове о полку Игореве» (против чего сейчас ожесточенно борются конфедеративный интеллигент Керенский и самостийники с эрзац-мозгами фирмы А. Розенберг); Сергий Радонежский и, ничего не написавший на бумаге, но вписавший свою идею в само бытие России, собиратель ее, Иван Калита; пламенный публицист Божественной сущности власти, фанатик-радикал того времени – Иван Грозный; христианский юрист, эстет и гуманист Алексей Михайлович Тишайший; А. В. Суворов, автор глубокого психологического исследования «Наука побеждать», подкрепленного сотней соответствующих опытов; Серафим Саровский – старец Зосима в литературной обработке Ф. М. Достоевского; Император Николай «Палкин» с выпестованными им Пушкиным, Лермонтовым, Гоголем, Глинкой и многие другие, вплоть до «лишенных направления» правдолюбцев Лескова и Чехова, а также и исключительных интуитов-провидцев А. Блока и о. Иоанна Кронштадтского, говоривших одно и тоже в разных формах и ритмах.

Эту линию производителей духовных ценностей за некоторыми исключениями, называть интеллигентами было не принято. Мои сверстники могут себе представить, как хохотал бы и улюлюкал весь Московский университет, если кто-либо тогда (1905–1910 гг.) осмелился обмолвиться, что Серафим Саровский или Иоанн Кронштадтский – интеллигенты, или, что психологическое исследование А. В. Суворова выше хотя бы психо-этюдов Макса Нордау[214], или, что Д. И. Менделеев мыслил не только химически, но и монархически.

К производителям нематериальных ценностей этого вида применялись, обычно, термины: мракобес, реакционер, бурбон, опричник, деспот… Имя же русского интеллигента было полностью монополизировано за той группой, принадлежность к, которой определялась паролем «отсталая Россия» и отзывом «долой самодержавие». Производству нематериальных ценностей, эта группа предпочитала стандартное размножение западноевропейских нематериальных суррогатов. Пращур ее точно не установлен: то ли Змей Горыныч, то ли Идолище Поганое, возможно, что и Тьмутараканский Болван. Особое размножение ее началось с тех пор, как, взяв себе в фельдфебели Вольтера, разложенная столетием цареубийств и попрания принципов проклятого русского царизма, дворянская гвардия построилась в две шеренги и замаршировала на Сенатскую площадь.

К началу XX в. эта кооперация производителей нематериальных эрзацев необычайно разрослась и полностью закрепила за собой, только за собой одной, имя русского интеллигента. Я с этим не согласен, но спорить не приходится, принимаю ее терминологию, не сажая, однако, за один стол с Епиходовым и «хочущим свою образованность показать» телеграфистом Ятем, ни мракобесов Леонтьева, Лескова, Менделеева, Достоевского, ни Блока, ни В. Розанова. Против Епиходовых и Ятей любых размеров и окрасок я пытаюсь бороться словом по мере моих очень слабых сил. Но на успех надеюсь, т. к. у меня есть, обо мне неосведомленный, но довольно мощный союзник – товарищ Сталин!

Он в основном уже выполнил свою задачу по приведению к молчанию русской «прогрессивной» и революционной интеллигенции, пользуясь аргументами давно уже известными братьям Дуровым, Дж. Филлису[215]и другим кустарям зоопсихологической практики: голодом, «дрыном» и премированием. Иногда прибегал к более сильным доводам, выработанным самими революционными русскими интеллигентами в их борьбе против кровавого царизма – к индивидуальному и массовому террору, а также и к полному зажиму рта всем инакомыслящим. Именно этими идеологическими доводами он свел к нулю активность ядра идейных потомков Змея Горыныча – подлинно революционной интеллигенции, преторианцев ВКП(б). В рядах партии остались теперь три основных группы: профессионально-чиновничья, уголовная и патологическая. Первая опасности для будущей России не представляет в силу своей наследственной способности к полной органической перекраске. Работать же она умеет. Радикальным аргументом против второй всегда служила намыленная веревка. В современной научной медицине, не нашедшей еще ни антикретинина, ни контр-идиотина, та же веревка применяется, как лечебное средство, для третьей группы.


Еще от автора Борис Николаевич Ширяев
Неугасимая лампада

Борис Николаевич Ширяев (1889-1959) родился в Москве в семье родовитого помещика. Во время первой мировой войны ушел на фронт кавалерийским офицером. В 1918 году возвращается в Москву и предпринимает попытку пробраться в Добровольческую армию, но был задержан и приговорен к смертной казни. За несколько часов до расстрела бежал. В 1920 году – новый арест, Бутырка. Смертный приговор заменили 10 годами Соловецкого концлагеря. Затем вновь были ссылки, аресты. Все годы жизни по возможности Ширяев занимался журналистикой, писал стихи, прозу.


Я — человек русский

Рассказы о жизни послевоенной эмиграции в Европе и воспоминания. Несмотря на заглавие сборника, которое может показаться странным, Ширяев не выступает как националист.Орфография автора.


Кудеяров дуб

Автобиографическая повесть по мотивам воспоминаний автора о жизни на оккупированном фашистами Кавказе.


Никола Русский. Италия без Колизея

Издается новый расширенный сборник итальянских эссе самого известного писателя «второй волны» эмиграции, прославленного книгой-свидетельством о Соловецком лагере «Неугасимая лампада», написанной им в Италии в лагерях для перемещенных лиц, «Ди-Пи». Италия не стала для Б. Н. Ширяева надежным убежищем, но не могла не вдохновить чуткого, просвещенного и ироничного литератора. Особый для него интерес представляло русское церковное зарубежье, в том числе уникальный очаг православия – храм-памятник в Бари.


Ди-Пи в Италии

В феврале 1945 года Ширяев был откомандирован в Северную Италию для основания там нового русского печатного органа. После окончания войны весной 1945 года Борис Ширяев остался в Италии и оказался в лагере для перемещённых лиц (Капуя), жизни в котором посвящена книга «Ди-Пи в Италии», вышедшая на русском языке в Буэнос-Айресе в 1952 году. «Ди Пи» происходит от аббревиатуры DPs, Displaced persons (с англ. перемещенные лица) — так окрестили на Западе после Второй мировой войны миллионы беженцев, пытавшихся, порой безуспешно, найти там убежище от сталинских карательных органов.


Рекомендуем почитать
С весны до осени

Обновление Нечерноземья идет хорошими темпами. Однако, как и в любом большом деле, здесь возникает множество проблем. Как успешнее решить их, как быстрее и качественнее освоить огромные капиталовложения, которые вкладывает государство в освоение и развитие исконных русских земель, — вот основной вопрос, который волнует автора и героев очерков — от тракториста до секретаря райкома партии.


Говорят «особо опасные»

Это книга — уникальный документ эпохи, фрагмент истории сопротивления коммунизму. Известные диссиденты (ученые, писатели, журналисты, раввин, христианский активист, бывший сотрудник КГБ) рассказывают журналисту Владимиру Пимонову о своей судьбе, аресте, жизни в ГУЛАГе, об ужасах лагерей и психотюрем совсем недавнего прошлого и о том, сбылась ли в сегодняшней России их мечта о демократии, в борьбе за которую они пожертвовали своей свободой. Сборник открывают впервые публикуемые высказывания академика Андрея Сахарова в день освобождения из ссылки.


Дурацкие войны

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Иллюзия реальности

Краткая рецензия на романы Джина Вульфа «Пыточных дел мастер» и «Коготь миротворца».


Аден

Книга посвящена прошлому и настоящему Адена — столицы Народной Демократической Республики Йемен, крупнейшего по населению города Аравийского полуострова, значительного политического и культурного центра региона. Определенное место в книге отведено также истории Южной Аравии с древнейших времен до нашего времени.


Сибирь. Эпопея века \\ Сибирский вызов

Сансоне, Вито. «СИБИРЬ. ЭПОПЕЯ ВЕКА» На основе богатого фактического материала и личных впечатлений от поездок по Сибири автор развертывает в книге широкую панораму сегодняшней жизни народов этого края, рассказывает о грандиозных планах его преобразования. Впечатляющие картины индустриального развития советской Сибири перемежаются с раздумьями о различных сторонах «сибирского чуда», бытовыми зарисовками и историческими отступлениями. Писатель показывает энтузиазм советских людей, романтику освоения далеких и суровых районов, объективно говорит о реальных проблемах и огромных трудностях, стоящих на пути первопроходцев. Леон, Макс.