Люди земли Русской. Статьи о русской истории - [120]

[Алексей Алымов]

«Наша страна»,

Буэнос-Айрес, 4 февраля 1950 г.,

№ 37, с. 6–7.

Иван и Фриц

Конец 1943 года. Линия фронта идет по Днепру. Небольшой поселок на самом берегу реки, куда я попал по служебной командировке, находится беспрерывно под обстрелом советских снайперов, и для защиты от их пуль на улицах поставлены щиты из камыша. Но русское население поселка не разбежалось. В нем продолжается почти что нормальная жизнь.

Придя в отведенную мне квартиру, я застаю в ней необычайную картину. В жарко натопленной маленькой комнатке, на кровати, покрытой лоскутным одеялом, сидит голый немецкий солдат, а у печки, спиной к нему, русская старуха что-то стирает. Солдат необычайно смущен моим приходом, но старуха тотчас же спешит к нему на помощь и объясняет мне:

– Так завшивел, так завшивел, что я ему все, как есть, скинуть велела. Теперь пропариваю. От тоски это. Видите, какой молоденький. У меня тоже такого же в армию забрали.

Этот эпизод всплыл в моей памяти при прочтении блестящего, как всегда, «Политического обзора» полковника С. в № 251 «Нашей страны». Автор дает в нем сжатую, но четкую информацию плана создания германской армии, ставшей, наконец-то, реальностью, и исчерпывающе авторитетно утверждает, что эта армия представит собой действительную силу, способную принять на себя и отразить первый удар Советов в Третьей мировой войне. Но одновременно он ставит вопрос:

– Какие отношения установятся между новой германской армией и красной, или, точнее сказать, русской, в неизбежном столкновении? Будет ли русский народ рассматривать новую германскую армию, как некоторую вариацию гитлеровского нацизма, или она будет встречена, вместе с американской, действительно, как армия «освободительная»?

Ответить на этот вопрос полковник С. не считает для себя возможным. Но я беру на себя смелость дать некоторый ответ на него, основываясь на множестве фактов и примеров, виденных мною в течение Второй мировой войны на фронте, а также в ближнем и дальнем тылу. Ведь современная армия – это вооруженная часть народа, неизменно отражающая его психическое состояние, его симпатии и антипатии. Следовательно, для ответа на поставленный вопрос нужно учесть не только политическое настроение боевых воинских кадров, но и… бабку, ту самую старуху, которую я видел добровольно стиравшей белье поставленному к ней немецкому солдату.

Во имя объективности нам придется, прежде всего, решительно отбросить все беспардонные утверждения о каких-то особых, небывалых, исключительных «зверствах» немцев. Война – зверство сама по себе. Незверских войн не было, и быть не может, и зажаренные фосфором немецкие дети в Гамбурге, сотни тысяч мирного населения, погребенного под развалинами Мюнхена[161], тысячи сочувствовавших союзникам сербов, истребленных при воздушной бомбардировке Белграда вряд ли свидетельствуют о высокой гуманности противников немцев в минувшей войне и об отсутствии зверства в их операциях. Во всяком случае, после нюрнбергского «судилища» демократам следовало бы меньше говорить о чужих зверствах. Немцы, ведь, все-таки, не расстреляли ни одного пленного генерала, а происходящие теперь на наших глазах действия французской армии против арабских повстанцев в Северной Африке совершенно идентичны борьбе немцев с партизанами Белоруссии. Не стоит говорить и о какой-то, якобы присущей немцам особой жестокости по отношению к инакомыслящим. Расправа с таковыми, произведенная по окончании войны в демократических странах, во Франции и Италии была не менее жестокой. В Италии, например, вырезали не только несколько десятков тысяч фашистских семей, но расстреляли даже… попугая, певшего фашистский гимн. [162]

Однако, не будем замалчивать и фактов обратного порядка. Голод в лагерях для русских военнопленных был, но пусть кричащие о нем скажут мне, чем могли накормить немцы миллионы военнопленных (в первые месяцы войны) в разоренной прифронтовой полосе, абсолютно лишенной местных пищевых ресурсов, вывезенных или уничтоженных Советами. Ведь число этих военнопленных вдвое превышало наступающую немецкую армию. Чем было их насытить? Однако, военное командование все же стремилась как то нормализировать это тяжелое положение. Сомневающихся отправляю к правдивой книге Л. Ржевского[163] «Между двух звезд» и сам лично свидетельствую, что к концу 1943 г. находившиеся в Крыму русские военнопленные получали хлеба на 100 грамм больше, чем немецкие солдаты. Эти 100 граммов дополнял им организованный немцами же благотворительный русско-татарский комитет. В тот же период я видел там лагеря, значительно более благоустроенные, чем поселки советских новостроек.

Были и виселицы на базарах. Лично я видел две: одну в Пятигорске, другую в Ставрополе. На первой за пять месяцев оккупации было повешено лишь два бандита, вырезавшие целую семью; на второй за тот же период никто не висел. Провоцированной Советами партизанщины на Северном Кавказе не было, а именно она поставляла главным образом сырье для этих агрегатов. Были и избиения в немецких лагерях для русских военнопленных, но когда послушаешь воспоминания итальянцев, побывавших в Африке в плену у англичан, то придется признать, что там это дело велось похлеще.