Люди земли Русской. Статьи о русской истории - [110]

Не блуждайте в поисках старой московской интеллигенции по кривым переулкам Арбата, Пречистенки, Остоженки. Некоторые ветхие особнячки с пооблупившейся краской некогда белых колонн еще стоят, но населявшая их когда-то московская интеллигенция вымерла или… сами понимаете…

Об именитом московском купечестве и говорить нечего. Кое-кто из него (редкие единицы) еще доживает свой век в качестве действительно незаменимого специалиста по экспортной пушнине или уральским самоцветам, но и тот о своем прошлом благоразумно умалчивает, а в нескончаемых ответах на вопросы анкет пишет, примерно, так:

– Бахрушин, сын кустаря-кожевника.

– Сорокоумовский, из крестьян-бедняков.

«Кто надо» прекрасно осведомлен о родословии таких бедняков-кустарей, но тоже помалкивает, потому что о «незаменимом специалисте» особо ходатайствует Внешторг или Главпушнина.

Но есть в Москве одно место, где о прошлом говорят не только без страха, но даже наоборот, детально характеризуют вереницу предков и со знанием дела роются в копилках памяти.

Так было – так есть. На том же самом месте. Это бега, ипподром на Ходынке. Кто из москвичей прежнего времени не бывал там в торжественные дни розыгрышей больших именных призов? На беговое и на скаковое «Дерби» – до полутораста-двухсот тысяч собиралось. Одна десятая часть всей тогдашней Москвы! Шутки ли сказать, «Дерби» – сорок тысяч рубликов золотым чистогоном, да в тот же день еще Императорский пятнадцать тысяч. Но что эти тысячи были для Москвы того времени! Ведет, бывало, получивши приз, Лазарев или Телегин своего жеребца вдоль трибун по дорожке (так по традиции полагалось), а сам на ложи посматривает. Там – такой блеск бриллиантов, что глаза слепнут. Маленьким кажется ему по сравнению с этим блеском полученный приз.

Но и теперь на обоих ипподромах – беговом и скаковом – народу не меньше, даже и в будние дни. Время состязаний приурочено к окончанию рабочих часов.

В ложах и на дорогих местах трибун старых москвичей, конечно, тоже нет. Там, где вы видели прежде спокойное, барственное лицо графа Воронцова-Дашкова[147] или волнистые старомодные бакены графа Рибопьера[148], торчат в разные стороны уже поседевшие усы Буденного или красуется развалившийся своей ожиревшей тушей Клим Ворошилов. Много военных и еще больше энкаведистов. Женщин очень мало. Если вы хорошо знали прежние бега, то можете найти все-таки кого-либо из старых знакомцев. Идите в дешевые трибуны. Там еще покрикивает престарелый букмекер-сборщик Сашка-Водопроводчик, собирая вскладчину на «темненькую». До середины тридцатых годов можно было видеть там и другую широко известную всей беговой Москве фигуру. Тогда его видели в элегантнейшей серой визитке и сером цилиндре, гордо расправлявшим могучую грудь. Его эспаньолка и усы а ля Генрих IV были своего рода достопримечательностью Москвы. О его успехах у женщин ходили легенды, не уступавшие мемуарам Казановы. Теперь (вернее, в 30-х гг.) на втором этаже дешевых трибун иногда появляется едва передвигающий ноги, опирающийся на толстую палку старик. Но… та же эспаньолка, те же усы и те же гордо расправленные плечи, хотя и покрытые теперь лохмотьями сшитой когда-то в Лондоне визитки. Это Окромчаделов. Вы помните его, старые москвичи?

– Знаешь, кто это? – спрашивает лейтенант МТБ кавалерийского капитана. – Это, брат, большой богач был, своих рысаков держал и на серебряные подковы ковал. Тип, доложу тебе, замечательный. К нам его не раз вызывали. Входит, тросточкой помахивает, словно на прогулке. Опрашиваем имя, происхождение. Все точно заявляет и от себя вдобавок: «Не плевок был в Москве, таким и остался». Так и чеканит. Это, друг, класс! Редкость! Ну, подержим его в Бутырках месяца три и отпустим. Ни к чему не причастен. Прежде, говорят, его в Москве «Портосом» звали. Похож, правда?

Азарт неистребим в человеческой душе. Коммунисты подвластны ему в той же мере, как и закоренелые контрреволюционеры. Бега – единственное место, где азарт узаконен. Отчисления тотализатора значительно повышены по сравнению с прошлым, а стоимость билетов понижена для расширения оборота, чего Императорское беговое общество себе не позволяло. Владельцы конюшен теперь государственные конные заводы, совхозы и племхозы. Резвость высокая. Но и здесь не обошлось без пропагандного трюка: чтобы доказать достижения в области рысистого коннозаводства, беговую дорожку расширили во внутрь круга, а измерение дистанции ведут по средней линии круга. Таким образом, «ленточка» становится фактически на несколько десятков метров короче и тем самым жульнически поднимаются показатели резвости.

На бегах никогда не было сословной розни и каких-либо привилегий. Полная демократия. Юный вылощенный и отутюженный спортсмен из золотой молодежи заискивающе угощал мартелевским коньяком старого пропойцу-конюха, имевшего «связи» в конюшнях. Породистый московский барин в бакенах и седых подусниках спорил, как равный, с невзрачным стариком-букмекером о достоинствах какого-нибудь предка бегущего теперь рысака. Оба они за 40–50 лет не пропустили ни одного «большого» бегового дня и «ты» с обеих сторон звучало вполне естественно.