Люцина и ее дети - [5]
Все будет как надо. Увидишь.
Яцек. Когда? Ну, когда? Ведь все по-твоему… Все деньги тебе отдаю, ничего себе не оставляю, даже на сигареты…
Бабка. На пиво-то оставляешь… Плохо тебе? Здесь спишь, здесь ешь.
Яцек. Мама…
Бабка. А что? Ей хочешь отдавать? И это все… тоже, да?
Бабка сидит за столом, Ковальская стоит в дверях.
Бабка. Чего стоишь? Садись. Выпьешь кофе?
Ковальская. Пожалуй. Почему бы и нет.
Бабка. Давно к нам не заглядывала.
Ковальская. Да как-то так… Сама знаешь, как оно бывает…
Бабка(варит кофе). Знаю, знаю… По-разному. (Через минуту.) Ну, чего, говори…
Ковальская. А, старые делишки… (Оглядывается.) Ты одна?
Бабка. Как видишь.
Ковальская. Сноха в больнице?
Бабка. В какой больнице? В какой больнице? Она же не больная… У кого нынче есть деньги на больницу?
Ковальская. Дома, что ли, будет?..
Бабка. Помилуй бог, ты о чем?..
Ковальская. Я просто так спрашиваю.
Бабка. Ты это куда клонишь?
Ковальская. Я? Люди толкуют.
Бабка. Что толкуют?
Ковальская. Ну, что Люцина снова…
Бабка. Что — Люцина?
Ковальская. Беременна.
Бабка. Бредни… Чего только люди не выдумают. Им бы только языками молоть.
Ковальская. Выдумывают, не выдумывают… Вроде бы видели.
Бабка. Что видели?
Ковальская. Люцину с животом.
Бабка. Они видели, а я не видела?
Ковальская. Так говорят.
Бабка. И где они это чудо видели?
Ковальская. Вроде бы в лесу.
Бабка. В лесу. Боже ты мой. До чего же люди глупые. И подлые. Кому же это привиделось?
Ковальская. Кто-то как будто бы видел.
Бабка. Кто-то…
Ковальская. Откуда мне знать кто, говорю только то, что слышала. Знаешь ведь, люди какие… Говорят, так уже когда-то было… а потом ничего…
Бабка. Скажи ты людям… мол, беда на каждого может свалиться. Так уж теперь повелось на свете… Даже в завтрашнем дне нельзя быть уверенным. Может, дать тебе к кофе пирожка?
Ковальская. Не надо, не хлопочи…
Бабка. Какие там хлопоты… (Режет пирог.) Хлопоты у других могут быть… Никогда неизвестно, что на кого свалится. Никогда. Возьми… Дрожжевой.
Бабка и Люцина в кухне.
Бабка. Видели тебя.
Люцина молчит.
Бабка. В лесу… видели. У дороги…
Люцина. Не помню, когда я была в лесу.
Бабка. Была… Видели…
Люцина. Ну и что?
Бабка. Видели тебя с животом.
Люцина молчит.
Бабка. Слышишь? Видел тебя кто-то с твоим чертовым разбухшим пузом!
Люцина. Не может быть.
Бабка. Однако ж.
В окно видны играющие во дворе Войтек и Пётрек.
Сколько я тебе говорила? Только покажись еще раз кому-нибудь на глаза. Слышишь? Хоть один раз. Чертова корова.
Возвращается Дед.
Дед. Что тут опять?
Бабка. Красуется на людях, будто у нее есть чем гордиться…
Дед. А может, есть…
Бабка. Как бы не так… А ты чего? Кишка кишке кукиш кажет?
Люцина, скорчившись, сидит у печи. Входит Дед.
Дед. Что такое? Что случилось? А, мать?
Бабка. Что случилось? Началось, черт подери…
Дед. Что началось?
Бабка. Началось. Не здесь, а то все загадишь… А ну, быстро в ванную… (Ведет Люцину в ванную.)
Дед. Что происходит?
Бабка. Заткнись же ты наконец… а что должно происходить? Ничего. Ничего не происходит. Никого сюда не пускай… Понял? Никого. Только тихо. (Люцине.) И чтоб не скулила.
Люцина, обессиленная, стоит, прислонив голову к стене ванной. Входит Бабка.
Бабка. Послед вышел?
Люцина не отвечает.
Бабка. Ты слышишь?
Люцина кивает.
Бабка. Иди. Убраться надо.
Люцина. Где он?..
Бабка. Нет и не было.
Люцина. Я хочу посмотреть.
Бабка. Он был уже мертвый.
Люцина. Я слышала…
Бабка. Мертвый был. И ничего ты не слышала… Ничего.
Люцина. Пожалуйста.
Бабка. Иди.
Люцина. Я посмотрю…
Бабка. Я же сказала.
Люцина. Я только разок взгляну.
Бабка. На падаль посмотреть захотелось?
Ночь. Яцек возвращается домой. В кухне темно, только из коридора пробивается полоска света. Яцек пересекает кухню, подходит к лестнице. Из темноты доносится голос его матери.
Бабка. Постой. (Включает свет.)
Яцек. Что ты здесь делаешь?
Бабка. Тебя жду.
Яцек. Уже поздно.
Бабка. Ты всегда так возвращаешься.
Яцек. Случилось что-нибудь?
Бабка. А что могло случиться?
Яцек. Я пойду наверх.
Бабка. Останься.
Яцек. Но… Что случилось?
Бабка. Ничего не случилось. Сядь.
Яцек. Я сижу.
Бабка. Сегодня будешь спать здесь.
Яцек. Но…
Бабка. Ты слышал? Она плохо себя чувствует… Ей нужен покой. Здесь будешь спать, на лавке. Ты небось голодный?
Яцек. Я ел.
Бабка. Наверное, какое-нибудь дерьмо в забегаловке? (Ставит на стол тарелку.) Чего так уставился?
Яцек. Тут, на лбу…
Бабка. Что?
Яцек. Пятнышко… как будто царапинка…
Бабка. Веткой, наверное. Умойся, есть теплая вода. (Вытирает лоб.) Ну иди же.
Яцек идет в ванную. Сразу входит Дед.
Дед. Приехал?
Бабка. Приехал. Чего так уставился?
Дед. Тут, на виске… красное…
Бабка. Так вытри, чего ждешь?
Дед. Не оттирается. (Трет все сильней.)
Бабка. Хватит!
Дед. Никак не оттиралось.
Бабка. Испугался? Думал, так и останется? Так ты подумал?
Дед. Отстань от меня. Слышишь?
Ночь. Яцек лежит на лавке в кухне. Не спит. Курит. Открывается дверь. Шаркая ногами, входит Бабка.
Бабка. Дымишь, вместо того чтобы спать. (Садится на табурет.) Глаз не могу сомкнуть… Ноги ломит, будто вот-вот отвалятся… Целый день крутишься…
Яцек(встает). Дай-ка я натру мазью…
Бабка. Сперва помыть надо… Вода еще есть.
Яцек наливает воду в таз, ставит его на пол. Опускает ноги матери в воду. На ступнях видны шрамы от ожогов. Яцек заботливо моет ей ноги.
В пьесе «Игроки в пинг-понг» девушка и парень, любовники, вдруг обнаруживают, что увязли в той рутинной действительности, которая завела в тупик их отношения. Стремление к сбрасыванию пут вызывает у них непроизвольную тягу к освобождению языка. Как на протянутую руку, опираются они на «спасительные ругательства», и чтобы выскочить из привычной лексики, из опостылевшей ситуации в другое незамутненное пространство, герои предлагают друг другу поругаться «по-настоящему». И начинается эта опасная игра. Они сначала полушутя, а потом всерьез, как целлулоидным мячиком для пинг-понга, перебрасываются прозвищами, не щадя больных мест другого.
В пьесе «Голодные» Сароян выводит на сцену Писателя, человека, в большой степени осознающего свою миссию на земле, нашедшего, так сказать, лучший вариант приложения душевных усилий. Сароян утверждает, что никто еще не оставил после себя миру ничего лучше хорошей книги, даже если она одна-единственная, а человек прожил много лет. Лучше может быть только любовь. И когда в этой пьесе все герои умирают от голода, а смерть, в образе маленького человека с добрым лицом, разбросав пустые листы ненаписанного романа Писателя, включает музыку и под угасающие огни рампы ложится на пол, пустоту небытия прерывают два голоса — это голоса влюбленных…
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
В основу сюжета пьесы легла реальная история, одним из героев которой был известный английский писатель Оскар Уайльд. В 1895 году маркиз Куинсберри узнал о связи своего сына с писателем и оставил последнему записку, в которой говорилось, что тот ведет себя, как содомит. Оскорбленный Уайльд подал на маркиза в суд, но в результате сам был привлечен к ответственности за «совершение непристойных действий в отношении лиц мужского пола». Отсидев два года в тюрьме, писатель покинул пределы Англии, а спустя три года умер на чужбине. «Поцелуй Иуды» — временами пронзительно грустная, временами остроумная постановка, в которой проводятся интересные параллели между описанной выше историей и библейской.
«Дыхание жизни» — пьеса «на двоих», для двух актрис «за пятьдесят», имея в виду, что молодость, о которой они вспоминают в наши дни, пришлась на конец 60-х. Одна приезжает в гости к другой, которая теперь в уединении живет на острове. Приезжает, чтобы поговорить о мужчине своей жизни. Который был у них один на двоих. То есть это разговор о мужчине их жизни, при том, что одна, если верить ее словам, никогда ему не изменяла, он был для нее — единственным, а молодость другой прошла в радостях молодежного протеста, то есть в вольных американских и английских компаниях, где нравы, известно, не были строгими.
Есть такие места на земле – камни, деревья, источники, храмы, мечети и синагоги – куда люди всегда приходят и делятся с Богом самым сокровенным. Кто еще, в самом деле, услышит тебя и поймет так, как Он?..Поначалу записывал занятные истории, как стихи – для себя. Пока разглядел в них театр.Наконец, возникли актеры. Родились спектакли. Появились зрители. Круг замкнулся…Четыре монопьесы о Любви.
В сборник вошли пьесы французских драматургов, созданные во второй половине XX века. Разные по сюжетам и проблематике, манере письма и тональности, они отражают богатство французской театральной палитры 1960—1980-х годов. Все они с успехом шли на сцене театров мира, собирая огромные залы, получали престижные награды и премии. Свой, оригинальный взгляд на жизнь и людей, искрометный юмор, неистощимая фантазия, психологическая достоверность и тонкая наблюдательность делают эти пьесы настоящими жемчужинами драматургии.
В антологии собраны разные по жанру драматические произведения как известных авторов, так и дебютантов комедии и сочинения в духе античных трагедий, вполне традиционные пьесы и авангардные эксперименты; все они уже выдержали испытание сценой. Среди этих пьес не найти двух схожих по стилю, а между тем их объединяет время создания: первое десятилетие XXI века. По нарисованной в них картине можно составить представление о том, что происходит в сегодняшней Польше, где со сменой строя многое очень изменилось — не только жизненный уклад, но, главное, и сами люди, их идеалы, нравы, отношения.
В Антологии современной британской драматургии впервые опубликованы произведения наиболее значительных авторов, живущих и творящих в наши дни, — как маститых, так и молодых, завоевавших признание буквально в последние годы. Среди них такие имена, как Кэрил Черчил, Марк Равенхил, Мартин МакДонах, Дэвид Хэроуэр, чьи пьесы уже не первый год идут в российских театрах, и новые для нашей страны имена Дэвид Грейг, Лео Батлер, Марина Карр. Антология представляет самые разные темы, жанры и стили — от черной комедии до психологической драмы, от философско-социальной антиутопии до философско-поэтической притчи.
Во 2-й том Антологии вошли пьесы французских драматургов, созданные во второй половине XX — начале XXI века. Разные по сюжетам и проблематике, манере письма и тональности, они отражают богатство французской театральной палитры 1970–2006 годов. Все они с успехом шли на сцене театров мира, собирая огромные залы, получали престижные награды и премии. Свой, оригинальный взгляд на жизнь и людей, искрометный юмор, неистощимая фантазия, психологическая достоверность и тонкая наблюдательность делают эти пьесы настоящими жемчужинами драматургии.