Люцина и ее дети - [4]
Ксендз. Через четверть часа… Вы… Я знаю. Вы живете рядом с Богоматерью… трое детей… Девочка и два мальчика.
Люцина. Да.
Ксендз. Я сейчас подойду. Вы уже подписали?
Люцина. Что?
Ксендз. Протест против убийства нерожденных детей. Там на столике возле хоров лежит петиция. Через пятнадцать минут буду в исповедальне. (Направляется к рабочим.)
Люцина какое-то время стоит в замешательстве. Затем преклоняет колено, поднимается и выходит. Ксендз перед костелом показывает что-то рабочим. Видит уходящую Люцину.
Ксендз. Постойте… (Люцина не слышит. Ксендз замечает, что рабочие сделали что-то неправильно.) Это не так должно было быть… Я же говорил.
Пётрек и Войтек в углу двора. Пытаются поймать котенка.
Войтек. Ну, держи… Убежал.
Пётрек. Вон он сидит…
Войтек. Подожди.
Пётрек. Я его поймаю.
Войтек. Не надо.
Пётрек. Поймаю.
Войтек. Стой на месте… Попался. Вот он. Держи.
Пётрек. Я же держу.
Войтек. Давай резинку.
Пётрек ищет резинку.
Войтек. Куда ты ее засунул?
Пётрек. Вот она.
Войтек. Ну же. Давай.
Пётрек. Я…
Войтек. Держи. (Надевает черную резинку котенку на шею.) Никто не догадается… Видишь, ничего не заметно. (Приглаживает шерсть в том месте, где у котенка на шее резинка.)
Пётрек. И что теперь?
Войтек. Ничего.
Пётрек. Ничего?
Войтек. Сперва ничего. Потом он перестанет есть… отощает…
Пётрек. А потом?
Войтек. Сдохнет.
Пётрек. Сдохнет?..
Кася. Что вы там делаете?
Войтек. Не твое дело…
Кася. Пётрек, что вы делаете?
Пётрек. Войтек…
Войтек. Заткнись.
Кася. Что Войтек?
Войтек. Не твое дело.
Кася. Пётрек… что там у вас?.. Покажи… Ну же.
Пётрек. Котенок.
Кася. Вы спятили… Что вы хотели с ним сделать?
Пётрек. Это он.
Войтек. Что он? Ты сам хотел…
Кася. Что вы ему сделали? Дай его… Ну же. Чего ждете?
Пётрек подает котенка Касе.
Пётрек. Войтек надел на него…
Войтек. Кретин.
Пётрек. Сам ты…
Кася. Что надел?!
Пётрек. Резинку…
Кася. Что?
Пётрек. Резинку на шею… чтобы он постепенно сдох. (Ищет резинку на шее у котенка.)
Кася. Вы совсем сдурели… Идиоты. Идите домой. Я все расскажу маме.
Войтек. Ябеда.
Кася. Дебил.
Люцина в ванной комнате. Вытирается полотенцем. Смотрит на свое отражение в зеркале. Затем берет бинт. Начинает обматывать живот. Открывается дверь, входит свекровь.
Бабка. Туже… слышишь: туже. (Стягивает бинт вокруг живота Люцины. Затем уходит.)
Люцина стоит неподвижно, смотрит в зеркало, одевается и выходит.
Две Женщины возле статуи Богоматери с младенцем. Меняют цветы, гребут граблями вокруг и т. д.
2-я женщина(ставя под статуей свежие цветы). Давно я ее не видела…
1-я женщина. Кого?
2-я женщина. Люцину… (Кивает на дом.)
Ковальская. Не любит показываться людям на глаза… Избегает, сторонится, ходит задворками. Совсем запуганная…
1-я женщина. Они там все такие… не того… вот и она свихнулась.
Ковальская. Можно подумать, у них там черт поселился.
2-я женщина. Болтовня…
1-я женщина. Только не говорите, что не знаете, о чем речь…
2-я женщина. Пустое…
1-я женщина. Вы же знаете…
2-я женщина. Что знаю? Ничего я не знаю… Ничего. Знаю, что цветы совсем завяли.
1-я женщина. Просто не хотите знать…
2-я женщина. Что знать?
Ковальская. То, что Люцина снова брюхатая.
2-я женщина. Ну и что в этом плохого?
Ковальская. А то, что вроде есть ребенок, а завтра его уже нет. То-то она сейчас живот не выставляет напоказ…
В квартире Оли.
Оля. Ты беременна… и чтоб никто об этом не узнал? Господи, что ты говоришь?
Люцина. Никто. Слышишь?
Оля. Никто?
Люцина. Никто.
Оля. Как… как ты это себе представляешь?
Люцина поднимает блузку. Показывает бинт. Оля смотрит потрясенная. Потом дотрагивается до стянутого на животе бинта.
Оля. Боже, почему?..
Люцина. Не спрашивай… Слышишь? Ни о чем не спрашивай. Умоляю. Никому ни слова.
Оля. Люцина…
Люцина. Никому.
Оля. Но…
Люцина(опускает блузку). Она…
Оля. Она? Свекровь?..
Люцина. Мне надо было кому-нибудь сказать.
Оля. Люцина…
Люцина быстро выходит. Оля остается одна.
Я приеду.
Яцек, Бабка и Дед в кухне за столом.
Бабка. Чего так сидишь?
Дед. Может, по маленькой? А, Яцек…
Бабка. С утра уже неймется?
Дед. Может, да, а может, нет… Какое тебе, баба, дело? Бабка. Ты на мои пьешь, старый алкаш.
Дед. С родным сыном нельзя выпить?
Бабка. Вот как теперь заговорил… Забыл, как было? Забыл?
Дед. Как было, так было.
Бабка. Да ты, как только увидал брюхо, так и не просыхал. А я должна была горбатиться и на ребенка, и на тебя. Если бы не вытащила тебя тогда из-под забора… Водка и чахотка тебя бы скосили… Разве не так было? Скажи: не так? Ты жив, потому что я не хотела, чтобы он был сиротой.
Дед. Что было, то было.
Яцек. Ну чего вы?
Бабка. Пей, пей на здоровье…
Через минуту.
Яцек. Мама…
Бабка. Что?
Яцек. Когда…
Бабка. Что когда?
Яцек. Когда…
Бабка. Ты чего заикаешься?
Яцек. Ну, когда, все это… Ну, на меня… перепишешь, ты говорила…
Бабка. А чего ты так торопишься? Не суетись, всему свое время…
Яцек. Папа?..
Дед молчит.
Яцек. Так… было бы лучше.
Бабка. Лучше? Для кого?
Яцек. Мама…
Бабка. Может, для нее лучше… а?
Яцек. Я говорю о себе…
Бабка. Ты же знаешь, я тебя в обиду не дам.
Яцек. Мама…
Бабка. Знаешь?
Яцек. Знаю… но…
Бабка. Не спеши… (Мужу.) Отлипни от этой печки…
Дед. Да не разжигается… (Из печи валит дым.) (Яцеку.)
В пьесе «Игроки в пинг-понг» девушка и парень, любовники, вдруг обнаруживают, что увязли в той рутинной действительности, которая завела в тупик их отношения. Стремление к сбрасыванию пут вызывает у них непроизвольную тягу к освобождению языка. Как на протянутую руку, опираются они на «спасительные ругательства», и чтобы выскочить из привычной лексики, из опостылевшей ситуации в другое незамутненное пространство, герои предлагают друг другу поругаться «по-настоящему». И начинается эта опасная игра. Они сначала полушутя, а потом всерьез, как целлулоидным мячиком для пинг-понга, перебрасываются прозвищами, не щадя больных мест другого.
В пьесе «Голодные» Сароян выводит на сцену Писателя, человека, в большой степени осознающего свою миссию на земле, нашедшего, так сказать, лучший вариант приложения душевных усилий. Сароян утверждает, что никто еще не оставил после себя миру ничего лучше хорошей книги, даже если она одна-единственная, а человек прожил много лет. Лучше может быть только любовь. И когда в этой пьесе все герои умирают от голода, а смерть, в образе маленького человека с добрым лицом, разбросав пустые листы ненаписанного романа Писателя, включает музыку и под угасающие огни рампы ложится на пол, пустоту небытия прерывают два голоса — это голоса влюбленных…
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
В основу сюжета пьесы легла реальная история, одним из героев которой был известный английский писатель Оскар Уайльд. В 1895 году маркиз Куинсберри узнал о связи своего сына с писателем и оставил последнему записку, в которой говорилось, что тот ведет себя, как содомит. Оскорбленный Уайльд подал на маркиза в суд, но в результате сам был привлечен к ответственности за «совершение непристойных действий в отношении лиц мужского пола». Отсидев два года в тюрьме, писатель покинул пределы Англии, а спустя три года умер на чужбине. «Поцелуй Иуды» — временами пронзительно грустная, временами остроумная постановка, в которой проводятся интересные параллели между описанной выше историей и библейской.
«Дыхание жизни» — пьеса «на двоих», для двух актрис «за пятьдесят», имея в виду, что молодость, о которой они вспоминают в наши дни, пришлась на конец 60-х. Одна приезжает в гости к другой, которая теперь в уединении живет на острове. Приезжает, чтобы поговорить о мужчине своей жизни. Который был у них один на двоих. То есть это разговор о мужчине их жизни, при том, что одна, если верить ее словам, никогда ему не изменяла, он был для нее — единственным, а молодость другой прошла в радостях молодежного протеста, то есть в вольных американских и английских компаниях, где нравы, известно, не были строгими.
Есть такие места на земле – камни, деревья, источники, храмы, мечети и синагоги – куда люди всегда приходят и делятся с Богом самым сокровенным. Кто еще, в самом деле, услышит тебя и поймет так, как Он?..Поначалу записывал занятные истории, как стихи – для себя. Пока разглядел в них театр.Наконец, возникли актеры. Родились спектакли. Появились зрители. Круг замкнулся…Четыре монопьесы о Любви.
В сборник вошли пьесы французских драматургов, созданные во второй половине XX века. Разные по сюжетам и проблематике, манере письма и тональности, они отражают богатство французской театральной палитры 1960—1980-х годов. Все они с успехом шли на сцене театров мира, собирая огромные залы, получали престижные награды и премии. Свой, оригинальный взгляд на жизнь и людей, искрометный юмор, неистощимая фантазия, психологическая достоверность и тонкая наблюдательность делают эти пьесы настоящими жемчужинами драматургии.
В антологии собраны разные по жанру драматические произведения как известных авторов, так и дебютантов комедии и сочинения в духе античных трагедий, вполне традиционные пьесы и авангардные эксперименты; все они уже выдержали испытание сценой. Среди этих пьес не найти двух схожих по стилю, а между тем их объединяет время создания: первое десятилетие XXI века. По нарисованной в них картине можно составить представление о том, что происходит в сегодняшней Польше, где со сменой строя многое очень изменилось — не только жизненный уклад, но, главное, и сами люди, их идеалы, нравы, отношения.
В Антологии современной британской драматургии впервые опубликованы произведения наиболее значительных авторов, живущих и творящих в наши дни, — как маститых, так и молодых, завоевавших признание буквально в последние годы. Среди них такие имена, как Кэрил Черчил, Марк Равенхил, Мартин МакДонах, Дэвид Хэроуэр, чьи пьесы уже не первый год идут в российских театрах, и новые для нашей страны имена Дэвид Грейг, Лео Батлер, Марина Карр. Антология представляет самые разные темы, жанры и стили — от черной комедии до психологической драмы, от философско-социальной антиутопии до философско-поэтической притчи.
Во 2-й том Антологии вошли пьесы французских драматургов, созданные во второй половине XX — начале XXI века. Разные по сюжетам и проблематике, манере письма и тональности, они отражают богатство французской театральной палитры 1970–2006 годов. Все они с успехом шли на сцене театров мира, собирая огромные залы, получали престижные награды и премии. Свой, оригинальный взгляд на жизнь и людей, искрометный юмор, неистощимая фантазия, психологическая достоверность и тонкая наблюдательность делают эти пьесы настоящими жемчужинами драматургии.