Любовь в эпоху ненависти. Хроника одного чувства, 1929-1939 - [106]

*

Зависимость Лени Рифеншталь от морфия усиливается. Юлиус Штрайхер, безнадежно влюбленный в нее издатель национал-социалистического пропагандистского журнала Der Sturmer, пишет ей: «Тебе нужно немедленно завязать с наркотиками и пройти реабилитацию. Я знаю, что это трудно, моя дорогая Лени, но это единственное решение, а я хочу, чтобы ты была жива и здорова».

*

Двадцать третьего марта Эрих Мария Ремарк едет к Марлен Дитрих в Америку. Он признаётся ей, что во второй раз женился на Ютте Цамбоне, чтобы та стала замужней женщиной и могла не бояться преследований. Дитрих в ярости, но она сама сейчас увлечена Джо Карстэйрс, лесбиянкой из богатой семьи, чемпионкой мира по гонкам на катерах. Карстэйрс становится основной конкуренткой Ремарка, но Иозеф фон Штернберг тоже выходит из тени; обратно в Европу Ремарк и Дитрих едут в сопровождении всего «клана Дитрих», то есть мужа Руди Зибера и его любовницы Тамары. Ремарк терпеть не может, когда от него ничего не зависит. Он презирает Руди Зибера, который согласился на роль мужа-рогоносца. И ему невыносимо видеть, как Марлен Дитрих в гостинице «Grand Hotel du Сар-Eden-Roc» в Антибе пытается утопить свои печали в алкоголе. Она поняла, что в Голливуде больше никто не хочет снимать фильмов с ней — кажется, ее время ушло.

Обширная свита Дитрих занимает четыре номера люкс, на пляже и в ресторане они в белых одеждах непринужденно улыбаются в объективы фотоаппаратов. Летом 1938 и 1939 годов они играют горькую комедию, почти неотличимую от трагедии. В какой-то момент в кадр попадает актер второго плана — мы видим на пляже Антиба рядом с Ремарком и Дитрих юного Джона Ф. Кеннеди, его зубы такие же белые, как его пляжный халат, это проблеск будущего в сюжете катастрофы (через несколько лет у него будет в Америке короткий роман с Дитрих, а этим летом в Антибе у нее вполне мог быть роман с его отцом, Джо Кеннеди, которого она в своих мемуарах называет «очаровательным»). Иногда на пляж из соседнего шато приходит Уоллис Симпсон [101] с мужем, недавно отрекшимся от престола английским королем Эдуардом VIII, потом они ужинают в Гранд-Отеле. Последнее лето старой Европы.

Болезненное одиночество в роли временного спутника Марлен Дитрих вдохновляет Ремарка на дневниковые записи, полные глубокой поэзии: «У нас опять мало тепла в наших сердцах для самих себя, у нас, детей смутных времен, столь мало веры в себя — чересчур много храбрости и чересчур мало надежды, и все мы лишь бедные маленькие солдаты, марширующие и марширующие и не знающие, что есть еще помимо маршей… Глупые маленькие солдаты жизни, дети смутных времен, которым иногда по ночам снится некий сон…» [102]

Единственное, что успокаивает Ремарка в эти дни между раем и адом, это телефонные звонки от его арт-дилера Вальтера Файльхенфельдта. Обо всех заказах на сценарии или книги он теперь судит по тому, сможет ли купить на гонорар новую акварель Сезанна. Эрих Мария Ремарк понял, что огромное преимущество искусства состоит в том, что картины, единожды оказавшись у него дома, никуда не убегут, в отличие от какой-нибудь Дитрих. А еще они дарят утешение.

*

Клаус Манн, которого из-за его наркозависимости бросил Томас Куинн Кёртис, его великая любовь, 27 марта записывает в дневнике: «Я не могу и не хочу жить долго. Рано или поздно я встречу смерть на сладком и страшном пути наркомана <.. > И это не будет проявлением слабости. Это будет моим желанием».

*

В творчестве больших мастеров редко случаются моменты, когда они по-настоящему открывают окошко в свою душу — слишком велик страх, что порыв ветра задует внутренний огонь. У Макса Бекмана, который всегда застегивает рубашку на все пуговицы и поднимает воротник пальто, такие моменты особенно редки. Но вот один из них — «Портрет молодой девушки» 1939 года, картина, наполненная странной невинностью. Светловолосая девушка сидит на балконе гостиничного номера на Ривьере, внизу виднеются верхушки пальм, она мечтательно подпирает голову рукой, забравшись с ногами в шезлонг. Мы понимаем, что она думает о любви, а может быть, еще и о жизни.

Такая светлая картина была создана в мрачный для Бекмана период: он эмигрировал из Германии в Голландию, но теперь снова в ловушке, потому что немцы оккупировали Голландию. Поездки на Французскую Ривьеру, которые в начале тридцатых были для него живительным источником впечатлений, внезапно стали невозможны. И он написал на картине то, по чему тоскует — еще в 1937 году он хотел уехать во Францию, хочет и теперь. Но у него опять ничего не получается. Тем ярче темными и холодными ночами голландской зимы светятся в его фантазии воспоминания о юге. А в двадцатые годы этот суровый мужчина, этот неисправимый романтик садился вечерами в ресторане на Франкфуртском вокзале под пальмой в кадке, чтобы грустить и провожать поезда, уезжающие в Ниццу и Марсель.

Так что это очень старая тоска — та, что воплотилась в 1939 году на картине: девушка летним вечером, пальмы, виднеющиеся через ограду балкона. В то же время это очень молодая тоска, потому что девушка на картине — это, конечно, какая-то конкретная девушка, вот только Бекман никогда не раскроет, кто именно. В тридцатые годы Кваппи, его жена, внимательно за ним приглядывает, она устала от эротических эскапад супруга. Так что же мы видим на этой картине Бекмана? Почему у девушки в руке письмо? Может быть, Бекман мечтает о девушке, которая мечтает о нем? Этого мы не знаем.