Любовь с алкоголем - [24]

Декорация изменилась — зрительный зал с камерой развернули к дубу. Он был здесь — самодостаточный свидетель. Но помимо него росли тонкие березы, совсем близко друг к другу, предполагая, видимо, рощу в будущем. Слава видела только два дерева. Она взглянула на Дагласа рядом — он хмуро смотрел на экран. Лоб его был будто обручем затянут хмурой складкой.

— Этому фильму двенадцать лет. За такой срок многое можно уничтожить…

— Зачем, Вильям?

— У всех своя система жить — одни строят, другие разрушают.

Рыжая на экране ходила вокруг берез с бокалом в руке, жестикулируя свободной. Объясняя что-то. В этом был какой-то садизм. Она обращалась то к камере, то к наблюдателям сцены. И они, именно как наблюдатели, а не участники, игнорировали рыжую, никак не реаги-

руя на нее. Наблюдая. Присутствуя. Она прислонилась к стволу, и дерево вздрогнуло как-то судорожно, будто всхлипнув.

Рыжая опять была на краю бассейна. Цветы уже не цвели. На кусты и воду падали длинные, медового цвета тени и свет от заходящего солнца. Волосы рыжей горели. Она была пьяна. Ее качало. Она ходила по краю бассейна, грозя упасть, взмахивая подолом фиолетового платья. Останавливаясь, наклоняясь вперед, приподнимая платье, прижатое к телу руками с раскрытыми пальцами, с оранжевыми ногтями. Выкрикивая на другой край бассейна. Зрителю. Опять ходила. Как рыжий зверь.

В кадр залетали клочья дыма. Слава не успела спросить, как камера со «зрительным залом» развернулась опять на дуб. Рядом с ним был разведен костер. Одно из березовых деревьев было спилено — электропила валялась в траве. Само дерево было уже частично распилено. Тип с седыми волосами, в безрукавке сидел рядом и отмахивался от дыма.

— Это мой отец. Пришел в гости. Тогда он еще ходил в гости…

— Ты действительно похож на него, Даглас.

Седой тип смотрел прямо за камеру, туда, на другой край бассейна. И отмахивался от дыма веткой. Или от того, кто был на другом краю… Опять пошли кадры с кругами и цифрами.

— Какой странный фильм… Психически не здоровый какой-то… У тебя есть отдельно музыка? Ой, мы оставили шампанское у бассейна! Выйдем? — Ей очень захотелось взглянуть на «декорации» фильма сейчас, увидеть все в сегодняшнем виде, уничтожив двенадцатилетний разрыв. «Что я делала двенадцать лет назад? Боже мой… пила шампанское тоже, только как-то иначе. Не так фатально, что ли. Как вот в фильме — все было в цветении, новое, обещающее…»

Они вышли через ливинг[24], оставив двери открытыми, и музыка была слышна на улице. Тревожно она звучала над пустым, будто вспоротым, бассейном. Музыка одного из Председателей Земного Шара. В Правительство входили Маяковский, Брик, Асеев, Пастернак, Хлебников… Был 1917 год. И все было новое и обещающее…

Слава выпила и, не говоря ни слова, спустилась в бассейн. Внизу было холодно. И звук шагов, ударяясь о кафель, возвращался эхом. Она подошла к куче листьев и, увидев среди них засохшие лилии, присела. Вильям уже был сзади нее. Она обернулась, посмотрев на него вверх, и легла на листья. Голой спиной она чувствовала влагу их. «Я не пьяная. Не так, как всегда. И с ним мне не хочется как всегда. Хочется чего-то еще… Что-то еще уже есть…» — Она протянула руку к нему, зовя его.

Рубашка плотно обтягивала его спину… Пятнадцать ударов в барабан объявляли о смерти Тибальда, заканчивая такт шестнадцатым — аккордом оркестра… Ее лицо было между его плечом и ухом. И она смотрела на край бассейна, где стояли облупленные стол и кресло, где в фильме металось «рыжее животное». «Выеби меня, выеби… Ты знаешь такие русские слова? Такие ужасные, страшные слова… Такие смертельные слова…» У нее в голове промелькнула целая тирада — что да, конечно, они смертельны, потому что сейчас, в наше время, секс может быть смертелен, и как хорошо, она, в конце концов, сможет умереть, и не надо больше будет бороться неизвестно за что, за выживаемость, а ради чего выживать… все равно стихи никто не читает, а рожать детей нес кем… Она зажмурилась, как отдирая корочку с царапины, когда он медленно и туго входил в нее, и выдохнула, облегченно, когда он был в ней. И в этом была какая-то тоска жуткая. И ей было важно, что вот сейчас это происходит. А не как всегда, уже в прошедшем времени думая, произошло… Вильям приподнялся на руке, потонувшей в листьях, и она видела уже только его белую рубашку, вздрагивающую от быстрых движений, не успевающую уже приближаться-отдаляться из-за быстрых и коротких волн. И он вливался уже в нее, а она торопилась прижать его к себе. Чтобы он лег на нее, чтобы его лицо было между ее щекой и плечом, а ее рука на его затылке с короткими волосами. Чтобы стать миллиардным символом Земли, увиденным сверху, глазами другой Галактики.

Она держала руку на его затылке и видела себя маленькой, провожающей своего брата в армию. Он был в автобусе с парнями, уезжающими в армию. И они наклонялись внутри автобуса к окнам, улыбаясь провожающим, и кругом были их коротковолосые затылки. А маленькая Слава махала ему рукой, и он улыбался грустно. Не ей, а девушке, невесте, которая не дождалась, конечно. А потом маленькая Слава зло и радостно в то же время напевала, открыв дверь другой девушке, не успевшей на проводы и вообще опаздывающей к нему: «А он ушел в армию! А он ушел в армию!» Радостная, что он не достался ни этой девушке, ни невесте. Никому. А только армии.