Луна за облаком - [27]
Телефонный звонок прервал ее мысли. Схватила трубку, узнала его голос и, не зная еще, что он скажет, уже обрадовалась.
— Вы еще у себя, товарищ Догдомэ?— услышала она глуховатый бас Трубина.
— У себя.
— Подождите нас, мы скоро... Алло! Алло!
— Да, да. Я поняла все.
— Никуда не уходите.
А куда же она уйдет? Чимита достала зеркало из сумки. «Лицо-то как раскраснелось! Попудрить надо. А то еще заметит, что переживала».
В отдел зашли Трубин и Карымов. Чимита выжидающе смотрела, что будет.
— Присаживайтесь, Виталий Иннокентьевич,— сказал Трубин мастеру.— Будьте, как дома.
Мастер что-то проворчал, сел за пустой стол, снял кепку и пригладил редкие волосы на лысеющей макушке.
— Чего шум поднимать?— сказал он, поворачиваясь к Трубину. — Ребенок, слава богу, жив и здоров. К мамаше этого ребенка я ходил. Чего еще надо? Вроде бы ничего и не было.
— Нет, было!— Трубин стукнул ладонью по столу. — Вы уж ей, товарищу Догдомэ, растолкуйте по порядку. Как и что.
Трубин вынул папиросу, закурил, хотел положить спичку в пепельницу, но вдруг махнул рукой и вышел из кабинета.
— Что произошло?— спросила Чимита мастера, когда шаги Трубина затихли в коридоре.
— Ну, что...— Карымов надел кепку и тут же поспешно сдернул ее.— Вы уж простите меня, товарищ Догдомэ. Семья... дети у меня... шесть душ. Думаю: «Ну, что ей? За нее Шайдарон постоит. А за меня некому. Пришьют статью». А так-то ведь ничего и не случилось. Ребенок жив-здоров. С мамашей я уладил. Вы бы только извинили, тогда у меня и душа бы на месте. А? Как вы посчитаете?
— Что вы сделали с актом? Вы обрезали первую страницу? Да?
Карымов молчал, трясущимися пальцами мял кепку.
— Что же вы не отвечаете?
— Семья... шесть душ.— По его крупному белому лицу ходили багровые пятна.— Bac-то бы -защитили, а меня некому.
— Идите-ка домой, товарищ Карымов.
— Домой? А дальше как?— он перестал мять кепку.
— Никто никакой статьи вам не пришьет.
— Как же не пришьет?!
— Даю два дня срока. Если предписания акта не будут выполнены, товарищ Карымов, вы пойдете под суд. Сами знаете — за что.
— А если будут выполнены?
— Если выполнены... тогда будем считать инцидент исчерпанным.
Карымов поднялся, потер лоб. Он не очень-то верил, что все так просто обошлось.
— Ну, спасибо, товарищ инженер,— проговорил он, глядя себе под ноги. — Благодарю. Урок на всю жизнь.
После ухода мастера Чимита засомневалась, правильно ли она поступила. «Может, не надо было спускать? Он-то бы меня не пожалел. Если бы не Трубин, кто знает, какой оборот приняло бы дело. Ну да теперь все равно. Обещала. Раз обещала — точка. А как же Трубин узнал обо всем? Узнал и привел сюда Карымова. И почему- то неожиданно исчез».
Григорий остановился у стены и смотрел, как цепкая лапа башенного крана легко оторвала от земли бадью с раствором и понесла. Колька и Мих вели кладку стены лестничной клетки. Увидели бадью, замахали руками: давай, мол!
А стена Григорию что-то не нравилась. И чем дольше он тут стоял, тем сильнее росло убеждение: «Проектировщики недосмотрели. Если так оставить, стена может рухнуть». Посмотрел на Кольку и Миха. «Неужели зря стараются? А может, мы сами виноваты?»
Григорий вернулся в бригадирскую, развернул чертежи. Прикидывал так и этак, проверял еще и еще. Окончательно решил кладку приостановить.
Пришел мастер Карымов. Еле протиснул в дверь свои округлые бока.
— Ты что это, Григорий Алексеич, прямо с утра от солнца прячешься?— спросил он весело.
«Выходит, она его простила»,— подумал Григорий.
— Спрячешься! Никак не могу понять, как этот проект составляли. Посмотри-ка, Виталий Иннокентич.
Мастер склонился над столом, водил карандашом по кальке.
— Нет, ты полюбуйся!— горячился Григорий.— Полюбуйся, что они сотворили! Это как же они хотят связать стену с основным каркасом?
Мастер положил карандаш, вздохнул:
— Черт-те что! Ну, а ты как? Что предлагаешь?
— Надо усилить связь... сделать обвязку и поставить монолитные консольные балки. Вот так... смотри.
Трубин взял карандаш, начал чертить.
— Э-э, так не пойдет,— покачал головой Карымов. — Этого делать нельзя.
— Почему?
— Тут статью пришить могут.
— Какую статью?
— Обыкновенную. Не знаешь уголовного кодекса.
— Я поговорю с проектировщиками.
— А кладка?
— Пока приостановим. У нас земляных работ сколько угодно.
— За неделю утрясешь с проектировщиками?
— Раньше сделаю.
— Ну-ну. А то возьмут за это место...— Мастер уцепил кончиками пальцев воротник собственной спецовки, выразительно подергал.— И статью пришить могут.
— Ты не из юристов ли?
— А что? Похоже?—прищурился Карымов.
— Уголовный кодекс, я вижу, из головы у тебя не выходит.
— Мало ли что... не выходит,— пробурчал мастер.— А ты смотри... Без проектировщиков ни одним пальцем... Ни-ни. А вот исправят чертежи, тогда валяй. А про акт этот... давай забудем, Григорий Алексеич. Мы с тобой оба строители. Мало ли что бывает. Она,эта Догдомэ, и то против меня ничего не имеет. «Выполни,— гово- 'рит,— к сроку предписания и инцидент исчерпан».
- Не одобряю я такие штучки,— сказал Трубин.— Ты меня знаешь. И давай не будем об этом... Раз она так решила... Ну, в общем...
Роман Виктора Сергеева «Унтовое войско» посвящен исторической теме. Автор показывает, как в середине XIX века происходит дальнейшее усиление влияния России на Дальнем Востоке. В результате русско-китайских переговоров к Русскому государству были присоединены на добровольной основе Приамурье и Уссурийский край.В романе много действующих лиц. Тут и русские цари с министрами, и генерал-губернатор Восточной Сибири Н. Н. Муравьев, и китайские амбани, и купцы, и каторжники, и солдаты…Главным же действующим лицом в романе выступает вольнолюбивый, сильный духом сибирский народ, объединенный в Забайкальское казачье войско.
Документальный научно-фантастический роман. В советское время после каждого полета космонавтов издательство газеты «Известия» публиковало сборники материалов, посвященные состоявшемуся полету. Представьте, что вы держите в руках такой сборник, посвященный высадке советского космонавта на Луну в 1968 году. Правда, СССР в книге существенно отличается от СССР в нашей реальности.
Оккупированный гитлеровцами белорусский хутор Метелица, как и тысячи других городов и сел нашей земли, не склонил головы перед врагом, объявил ему нещадную партизанскую войну. Тяжелые испытания выпали на долю тех, кто не мог уйти в партизаны, кто вынужден был остаться под властью захватчиков. О их стойкости, мужестве, вере в победу, о ценностях жизни нашего общества и рассказывает роман волгоградского прозаика А. Данильченко.
Всемирная спиртолитическая: рассказ о том, как не должно быть. Правительство трезвости и реформ объявляет беспощадную борьбу с пьянством и наркоманией. Озабоченные алкогольной деградацией населения страны реформаторы объявляют Сухой закон. Повсеместно закрываются ликероводочные заводы, винно-водочные магазины и питейные заведения. Введен налог на пьянку. Пьяниц и наркоманов не берут на работу, поражают в избирательных правах. За коллективные распития в общественных местах людей приговаривают к длительным срокам заключения в ЛТП, высшей мере наказания — принудительной кодировке.
Роман К. Кулиева в двух частях о жизни и творчестве классика туркменской литературы, философа и мыслителя-гуманиста Махтумкули. Автор, опираясь на фактический материал и труды великого поэта, сумел, глубоко проанализировав, довести до читателя мысли и чаяния, процесс творческого и гражданственного становления Махтумкули.
Действие этого многопланового романа охватывает период с конца XIX века и до сороковых годов нашего столетня, оно выходит за пределы дореволюционной Монголии и переносится то в Тибет, то в Китай, то в Россию. В центре романа жизнь арата Ширчина, прошедшего долгий и трудный путь от сироты батрака до лучшего скотовода страны.
Эту книгу о детстве Вениамин ДОДИН написал в 1951-1952 гг. в срубленном им зимовье у тихой таёжной речки Ишимба, «навечно» сосланный в Енисейскую тайгу после многих лет каторги. Когда обрёл наконец величайшее счастье спокойной счастливой жизни вдвоём со своим четвероногим другом Волчиною. В книге он рассказал о кратеньком младенчестве с родителями, братом и добрыми людьми, о тюремном детстве и о жалком существовании в нём. Об издевательствах взрослых и вовсе не детских бедах казалось бы благополучного Латышского Детдома.