Литературные портреты: В поисках прекрасного - [180]

Когда генерал Бетуар[404] приехал в США за вооружением, мы с Сент-Экзом обратились к нему с просьбой зачислить нас в ряды французской армии, базировавшейся в Африке. Он уехал из Нью-Йорка на несколько дней раньше меня, а когда я вышел из самолета в Алжире, то увидел, что он меня ждет. Он выглядел несчастным. Ведь Антуан так тонко чувствовал узы, связывавшие людей, всегда считал себя в какой-то мере ответственным за судьбу Франции, и вот теперь он увидел раздоры среди французов. Два военных штаба враждовали между собой. Его определили в «резерв командования», и он не знал, допустят ли его к полетам. В свои сорок четыре года он с упрямой настойчивостью требовал, чтобы ему разрешили летать на П-38, быстром самолете, пленявшем сердца молодежи. В конце концов он добился своего благодаря вмешательству сына президента Рузвельта. В ожидании разрешения на полеты он работал над книгой (или поэмой), которая впоследствии вышла под названием «Цитадель».

Получив чин майора, он сумел присоединиться к своей любимой группе 2/33, группе из «Военного летчика», но ему приходилось торговаться за каждое задание с тревожившимися за него командирами. Ему обещали пять вылетов – ему удалось вырвать еще три. Из восьмого полета над территорией тогда еще оккупированной Франции он не вернулся. Он взлетел в 8:30, в 13:30 его самолет не вернулся. Товарищи по эскадрилье, собравшись в столовой, не сводили глаз с часов. Бензина у него оставалось не более чем на час. В 14:30 исчезла последняя надежда. Все долго молчали. Потом командир эскадрильи обратился к одному из пилотов: «Вы возьмете на себя выполнение задания майора Сент-Экзюпери». Все закончилось, как в романе Сент-Экза, и легко можно было представить себе, что, когда у него уже не осталось бензина и, вероятно, надежды, он, подобно одному из своих героев, улетел куда-то в усеянные звездами небесные просторы.

II. Законы действия

Законы героического мира неизменны, и мы вправе рассчитывать, что в творчестве Сент-Экзюпери они будут действовать примерно так же, как в повестях Киплинга.

Первый закон действия – это дисциплина. Почему в Индии несколько тысяч английских солдат могли управлять несколькими миллионами населения? Потому что они были лучше вооружены? Этого было бы недостаточно. Находившаяся в Индии армия, отвечает нам Киплинг, смогла долгое время удерживать в повиновении эту огромную страну, потому что народ Индии не был единым, а в английской армии рядовой подчиняется капралу, капрал – сержанту, сержант – старшему сержанту и так далее, вплоть до главнокомандующего, который подчиняется вице-королю. Все, что справедливо для армии, справедливо и для любого коллективного действия. Для летчика, занятого перевозкой почты, самая главная вещь в мире, главнее его мыслей, любви и самой жизни – это почта.

Дисциплина требует, чтобы подчиненный уважал начальника, она требует, чтобы начальник был достоин уважения, а сам, в свою очередь, уважал законы. Быть начальником – тяжелая работа. «О Боже, я жил могущественным и одиноким», – говорит Моисей у де Виньи. Ривьер, командующий пилотами в «Ночном полете», замкнулся в добровольном одиночестве. Он испытывает мрачную нежность к своим людям. Разве может он в открытую стать их другом, если должен быть жестким, требовательным, безжалостным? Ему трудно наказывать людей, и иногда он даже понимает, что наказание несправедливо, что человек не мог поступить иначе. Однако только жесткая дисциплина может защитить жизнь пилотов и обеспечить регулярную доставку почты. «Регламент, – пишет Сент-Экзюпери, – похож на религиозные ритуалы, которые кажутся нелепыми, но дисциплинируют людей». Иногда, чтобы спасти многих людей, кто-то один должен умереть. На командира ложится ужасная обязанность выбрать жертву, а если в жертву приходится принести друга, увы, командир не имеет права ни колебаться, ни даже показать свою тревогу. «Любите тех, кем вы командуете, но не показывайте им этого».

Что командир дает своим людям в обмен за их повиновение? Он дает им «директивы», играет для них роль маяка в темноте действий. От его ума исходят жесткие лучи света, задающие направление пилоту. Жизнь – это буря, жизнь – это джунгли. Если человек не будет сражаться с волнами или с зарослями лиан, он пропал. Беспрестанно подстегиваемый напряженной волей командира, человек одерживает победу над джунглями. Тот, кто подчиняется, считает законной строгость того, кто командует, если его твердость создает надежную и прочную броню для жизни. «Люди любят свою работу, потому что я тверд», – говорит Ривьер.

Что еще дает начальник тем, кем он командует? Он дает им победу, величие, выживание. Глядя на стоящий на горе храм инков, единственное уцелевшее свидетельство древней цивилизации, Ривьер спрашивает себя: «Во имя какой твердости и какой странной любви вождь древних народов, заставлявший толпы людей возводить этот храм на горе, вдохновлял их на создание собственного бессмертия?» Без сомнения, какой-нибудь благожелательный человек мог бы ответить на это: «Разве не лучше было бы, чтобы этот храм никогда не был построен и чтобы никому не пришлось страдать при его строительстве?» Однако человек – это благородное животное, любящее величие больше, чем удобства, больше, чем счастье. На уровне действия, а не командования, именно законы героического мира определяют дружбу между участниками. Эту дружбу порождают, а потом и подпитывают узы общей опасности, общей жертвы, общей работы.