Литературные портреты: В поисках прекрасного - [178]

Выступая как-то на конференции, Дюамель сказал, что существует два вида романов: те, что позволяют нам забыть собственную жизнь, как, например, «Остров сокровищ», и те, которые помогают нам понять нашу жизнь, например «Доминик» или «Пустыня любви»[397]. Романы, которые он пытался писать, относятся ко второму виду. Сам он называл романизм, к которому стремился, обиходным. Он старался показать нам удивительное в повседневном, волшебное в хорошо знакомом. И это ему удалось. Конечно, его вселенная не так широка, как мир Бальзака, но все же она гораздо шире, чем у большинства современных романистов.

Настоящему романисту необходимо разбираться в самых разных аспектах человеческой жизни. Диапазон Дюамеля огромен. Он не только хорошо изучил семейную жизнь и порождаемые ею страсти, но благодаря занятиям медициной смог проникнуть в совершенно невероятные области. Ему хорошо знаком мир ученых, мир литераторов. Его познания о деловом мире менее конкретны, но отнюдь не поверхностны. «Сюзанна и молодые люди» – одна из лучших книг о жизни и работе в театре. «Битва с тенями» – великолепный этюд о причинах, порождающих клевету. Дюамель никогда не жаловался на недостаток тем.

Он обладал редким для французских литераторов даром – чувством юмора. Вирджиния Вулф утверждала, что это сомнительное достоинство для писателя и что именно из-за своего юмора Диккенс проигрывает Толстому. Она права в тех случаях, когда юмор (что случается с английскими писателями) пронизывает все произведение и делает страсти несерьезными. Однако есть области, в которых юмор просто необходим. В жизни любого персонажа есть безоговорочно серьезные стороны, требующие сочувствия со стороны автора и читателя, но случаются и забавные ситуации, которые нельзя описать без иронии. У Дюамеля юмор сочетается с нежностью. Его описания авангардистского театра в «Сюзанне и молодых людях» и тщеславия ученых мужей в «Учителях» – это превосходная сатира. При этом свет юмора никогда не падает на Сесиль, а Жюстен Вейль оказывается высвечен то лучом юмора, то лучом нежности.

Что касается стиля Дюамеля, то он, как и его мораль, целиком выдержан в традициях классической французской литературы. Он не боится использовать ораторские приемы в своих эссе. Его фразы гармоничны и продуманны, синтаксис безупречен. Дюамель много писал о грамматике и справедливо придавал большое значение выбору и месту слов. Он решает все вопросы мастерства тщательно, как подобает хорошему ремесленнику.

«Главное – это задаться вопросом: выражает ли написанное тобой именно то, о чем ты думаешь? Большинство авторов грешат то против здравого смысла, то против вкуса. Вот и вся грамматика. К примеру, вы пишете: „Крепко сбитый, из хорошего теста“. Но сбить можно из дерева, а тесто месят. Вы пишете: „Пример, который читатель знает лучше нас“. Вы улавливаете смысл? Если я правильно понял, что вы имели в виду, то следовало написать: „Пример, который читатель знает лучше, чем мы“. Может быть, это чуть более громоздко, но это правильно. Это уже не грамматика, это честность! А что я вижу дальше? „Мнение, которое мы целиком разделяем“. Невозможно! Слова „целиком“ и „разделяем“ несут в себе противоположный смысл; как только что-то разделено, оно уже не будет целым. Во всяком случае, так я себе это представляю. Вы хотели сказать о разделении, которое касается предмета в целом? В таком случае вы выразились очень неудачно. А вот теперь – внимание: вы говорите о „червивом персике“. Лучше поставьте на его место яблоко; может быть, это не так красиво, зато более точно. Персики очень редко червивеют. Что же касается предложенного вами образа муравьев, он заслуживает рассмотрения. Вы пишете: „словно муравьи, тянущие свои яйца“. Прошу прощения: муравьи не тянут яйца, они переносят их. Они несут их перед собой. Это совершенно разные вещи».

Если бы все манифесты и речи писали такие же дотошные авторы, может быть, путаницы в умах стало бы меньше. Соблюдение правил грамматики, любовь к языку – вот главные добродетели. Ясность текстов – это признак честности ума. Чьи-то тексты могут быть более блестящими, чем у Дюамеля, а его тексты, в силу тех же достойных уважения причин, что и у Флобера, иногда бывают по-флоберовски тяжеловесными, но честнее его не писал никто.

V

Подобно своим героям, Дюамель вступил в жизнь мечтательным и благородным оптимистом. Поняв, насколько трудна действительность, он с грустью посмотрел на нее, а потом, чтобы избавиться, просто описал ее. Картина, как и у Мориака, получилась мрачной, потому что сам мир мрачен, очень мрачен. «Великие люди грызутся между собой; но мысль все же развивается… Все листья увяли, все деревья больны, но лес великолепен… Я выстрою собственную систему из всех моих разочарований…» Хорошо, что молодые люди, стоящие на пороге жизни, читают «Салавена» и «Семью Паскье». Из этих книг они узнают, что их ждут страшные бури, но, кроме того, поймут, что после бурных ночей, после битв с тенями человек, проложивший себе фарватер хорошей работой, может доплыть до тихих вод стоической мудрости.

Антуан де Сент-Экзюпери