Литературные портреты: В поисках прекрасного - [177]

– Нужны правила, – торжественно отвечает ему Жюльен, – правила, дарованные свыше. Нужен Закон.

– Они не умеют этого даже с дарованными свыше правилами, даже с Законом.

– Ну тогда лучше было бы умереть».

В конце концов и сам Жюстен признает неудачу: «Они неисправимы. Я неисправим. Мы все неисправимы». Однако он отказывается верить, что этот опыт что-то доказывает: «По сути своей идея сообщества людей, которое не было бы навязано, а было бы желанным, востребованным, которое принималось бы с радостью, вовсе не абсурдна. Мы все здесь интеллектуалы, то есть дурные головы. Наша неудача ничего не доказывает толпам других людей».

Впрочем, Лорану чужда тысячелетняя уверенность народа Израиля. «Чудо руками не создать». Отныне он посвятит себя трудам на поприще биологии. Вот только и в этих трудах ему приходится постоянно сталкиваться со злобой, присущей роду человеческому. В «Учителях» Дюамель показывает, что ученые отнюдь не чужды самых низменных человеческих страстей, в «Битве с тенями» Лоран, чей авторитет постоянно растет, сталкивается с завистью и непорядочностью. Обвиненный (подобно многим честным людям) в преступлениях, которые даже не могли прийти ему в голову, он понимает, что легковерие и подлость всемогущи. «Чтобы работать, чтобы серьезно заниматься большим делом, надо было бы ни с кем не встречаться, никем не интересоваться, никого не любить. Но тогда какой смысл заниматься этим делом? Неразрешимая проблема. Вокруг – одни неразрешимые проблемы».

Даже Жюстен, честный и благородный Жюстен, становится жертвой коллективной галлюцинации и ставит в вину Лорану слова, которых тот никогда не писал! Я цитирую кусок из романа, потому что он очень важен и потому что, увы, всем нам приходилось бороться с неуловимыми тенями:

«– Подожди! – сказал Лоран, по-прежнему совершенно спокойный, и поднял руку раскрытой ладонью вверх. – Подожди, Жюстен! Ты, как я понимаю, уверен, что я мог написать эту нелепую чушь.

– Но, дружок, я читал это, читал, как и все остальные.

Лоран выдвинул ящик и взял оттуда газетный лист. Он расстроенно улыбался:

– Ты разучился читать, Жюстен. И, думаю, все в мире тоже разучились читать. Автор этой чуши действует, как большинство полемистов: он приписывает мне слова, которых я никогда не произносил. Посмотри! Посмотри, Жюстен! Он пишет: „Конечно, господин Лоран Паскье ответит…“ – и ставит в кавычки ту фразу, за которую ты меня осуждаешь и за которую ты имел бы полное право осуждать меня, если бы я ее написал. Но я не писал ее. Вот так создается общественное мнение во Франции и, без сомнения, вообще в мире. Кто сегодня возьмет на себя труд правильно прочитать что бы то ни было? У людей слишком много дел. Большинство тех, с кем я встречаюсь, составляют мнение о событиях и людях на основании слов соседа, который сам знает то, что ему известно, потому что услышал это еще от кого-то, кто, может быть, что-то читал и с кем-то разговаривал. И все это далеко не достоверно! Ах, Жюстен! Дорогой Жюстен!»

Единственное светлое пятно в этой полной безнадежности – Сесиль. Но и она страдает. Она вышла замуж за человека, который ее не любит и ухаживает за ее сестрой Сюзанной. Она теряет ребенка, составлявшего смысл ее жизни («Сесиль среди нас»). Но Сесиль находит спасение в вере. Она пытается завлечь Лорана в церковь. «Зайди со мной», – говорит она. Он качает головой: «Нет, это невозможно. Я выпил зелье, отравившее меня до конца моих дней. Теперь я должен сражаться с этим неповоротливым умом, который не приносит мне радости, но при этом одарил меня привычками тирана, и я чувствую, что никогда не смогу от него избавиться. Но я завидую тебе, сестра, я завидую тебе. Мне кажется, что я смотрю, как от набережной отходит прекрасный корабль, а я остаюсь в одиночестве и машу платком ему вслед».

Что станет с Лораном Паскье? Без сомнения, он пойдет тем же путем, что и сам Дюамель. Но годы ученичества будут очень трудными. Они трудны для каждого человека и заканчиваются только вместе с жизнью. Даже Сюзанна, прелестная актриса, которая хотела найти убежище в искусстве и верила, что любовь – это «восхитительная песня, которую напевают на сцене, в лучах прожекторов», – даже Сюзанна сталкивается с лицемерием директоров, с тщеславием актеров, с притязаниями владельцев театра, с похотью молодых людей, даже Сюзанна видит, как ее мечты разбиваются о рифы действительности. Любая жизнь – это кораблекрушение, выбрасывающее человека на необитаемый остров. Потерпевшие кораблекрушение должны проявить мужество, и каждый должен спасти то, что сможет.

IV. Художник и практик

Можно ли назвать Жоржа Дюамеля романистом? Романист – это писатель, который умеет оживлять мир, а мир семьи Паскье – это живой мир. Роман о Салавене волнует меньше, потому что он чересчур близок к апологии. Сам Дюамель справедливо полагал, что самые прекрасные романы – те, которые ничего не доказывают. «Раскрывать проблемы послевоенного устройства мира, конфликта поколений» – это скверные сюжеты для романов. Познавать мир через мысли Лорана Паскье, заново учиться жизни вместе с героем – замечательный и, может быть, единственно достойный сюжет.