Литературные портреты: В поисках прекрасного - [175]

Мы видим, что Салавен искренне верит в опасную доктрину, ложность которой я и сам попытался доказать в одной философской сказке («Машина для чтения мыслей»), а именно – что мы несем моральную ответственность за наше подсознание. Мне кажется, что, напротив, мы отбрасываем мысли в подсознание, потому что отвергаем их, и что они станут преступными только в том случае, если будут определять наши поступки. Однако Салавен стыдится своих мечтаний. «У меня нечистое сердце», – с тоской говорит он. Он ищет совершенства и в дружбе, и в любви и тем самым разрушает дружбу и любовь, потому что совершенных людей нет. «Как только я оказываюсь лицом к лицу не с воображаемыми, а с живыми людьми, я чувствую себя ни на что не способным. Я чувствую, что во мне все сжимается, с меня словно бы сдирают кожу. Я мечтаю только остаться в одиночестве, чтобы снова начать любить людей, как я люблю их, когда не вижу». Приходится признать: для того чтобы достичь святости или хотя бы мудрости Марка Аврелия, Салавену следовало бы научиться любить людей, «когда он их видит».

Эдуар, друг Салавена, не понимает его мрачной тревоги:

«– Да что с тобой происходит?

Салавен сурово посмотрел ему в глаза:

– Со мной… со мной… со мной все происходит.

Он пожал плечами. Эдуар продолжал настаивать:

– Но объясни же!.. Расскажи мне, что тебя мучит. Чего тебе не хватает?

Салавен потупился:

– Того, что ты не можешь мне дать, Эдуар…

– Чего именно?

– Благодати, радости, бессмертной души, Бога.

– Бога! – взволнованно повторил Эдуар.

Салавен с жалостью улыбнулся ему и добавил:

– Да, именно этого, или чего-то в этом роде».

В «Дневнике Салавена» герой Дюамеля совершает усилие, чтобы полностью перестроить свою жизнь. «У меня есть внутренняя уверенность, что я стою большего. Начиная с сегодняшнего дня, с седьмого января, я начинаю работать над своим возвышением… Тот, кто не способен достичь большего ни в науке, ни в искусстве, не может добиться ничего ни оружием, ни словом, ни деньгами, может, по крайней мере если пожелает, стать святым… Не святым в понимании церкви, не официальным святым… Мне не надо совершать чудес, я разумный и скромный человек». Салавен хочет стать святым в собственных глазах. Чего же ему не хватает, чтобы добиться этого? Вовсе не самоотречения, которое для него – естественная вещь: «Может статься, что истинное самоотречение для меня заключается в отречении от самоотречения». Нет, речь идет о милосердии, о снисходительности, о смирении. Однако настоящий святой должен совершать святые поступки. Что же делать? Он ставит себе ограничения, но страдает от них, а мать и жена, которым приходится выхаживать его, страдают еще больше. Он дает обет целомудрия, но тем самым делает несчастной Маргариту. Постепенно он понимает, что все его усилия по достижению святости приводят к полной сумятице в мыслях. Может быть, истинное смирение заключается в том, чтобы оставаться самим собой?

После этой неудачи и последней попытки найти братьев по духу в среде революционеров («Клуб на Лионской улице») Салавен наконец решает уехать и начать жизнь заново в другом месте. Он бросает жену и скрывается в Тунисе. Однако никто не может начать жизнь заново, так как каждый человек несет с собой свой характер и свою память. Салавен становится героем: с риском для жизни он спасает маленькую девочку, которая могла попасть под поезд. Он знает, что этот мимолетный героизм не сможет стать для него спасением: «Если бы вы знали, как это было легко! О Боже! Слишком легко, уверяю вас». Напрасно он отдает свою кровь для переливания, ухаживает за заразными больными – ничто не вселяет мир в его душу. В конце концов его убивает молодой слуга-туземец, с которым он слишком хорошо обращался. Нежная Маргарита, обнаружившая наконец, где скрывался ее супруг, перевозит его в Париж – он умирает, убежденный в том, что все бесполезно, но «вечность в итоге может все изменить». Может быть, спасение Салавена в том, с какой страстью он желал этого спасения? «Разве стремление к спасению не является самой сутью этого спасения? Не является ли оно единственным спасением?»

Каков же глубокий смысл этого обескураживающего приключения? Хотя все мании, все метания, все безумные поступки Салавена несут в себе нечто патологическое, сама его история, как предупреждает нас Дюамель, – это вовсе не описание клинического случая. В каждом из нас есть немного Салавена. История Салавена – это не история сумасшедшего. «Это история человека, который, будучи лишен метафизики, все же не отказался от моральной жизни и не согласился с унижением». Иными словами, это история человека, который, не веря в христианство, пытается жить по законам христианской любви.

Почему он терпит неудачу? Может быть, потому что в своих действиях руководствуется не спонтанной любовью, а некой системой. «Я старался поступать как можно лучше, но без любви», – говорит он сам о себе. Но без любви никто ничего сделать не может. Салавен не испытывает глубокой привязанности ни к людям, как его мать и жена, ни к своей работе, как его друг Эдуар. Его единственное страстное чувство – это голое желание отречения. А само это отречение есть не что иное, как гордыня. Отсюда глубина слов: «Может статься, что истинное самоотречение для меня заключается в отречении от самоотречения?»