Литературные портреты: В поисках прекрасного - [173]

«Меня упрекали в том, – писал Дюамель, – что я – последователь Жан-Жака. Я предостерег себе подобных от индустриальной цивилизации и ее последствий. Я никогда не призывал людей отказаться от своей цивилизации, это было бы химерой, но я привлек их к суду над этой цивилизацией… Поскольку сам я в течение пятнадцати лет без передышки вел расследование преступлений механической цивилизации, мои безвестные и далекие друзья, вероятно, представляют меня отшельником, одетым в звериные шкуры, пасущим стадо и питающимся молоком или тем, что я добываю на охоте или вылавливаю в реке. В таком случае следовало бы разрушить эту пасторальную сказку. Как и любой человек, живущий в нашем веке, я пользуюсь машинами. Я делаю все, что могу, хотя порой это очень трудно, чтобы оставаться хозяином этих машин и не стать их забитым рабом. Я проявляю осторожность, не отвергая их значение и не презирая их, ибо это могло бы навлечь на меня их слепую месть. Я достаточно уверен в себе и знаю, что не начну обожать их и не буду ждать от них того, чего они не могут мне дать. Принимая их, я понимаю, что их услуги нечисты, а их благодеяния слишком часто развращают. Они снимают с нас одну заботу, но тут же подменяют ее другой. Короче говоря, я принимаю свершившийся факт, но я не отношусь к числу тех, кто, думая о благе человечества, возлагает хоть какую-то надежду на все эти непонятные железки…»

Дюамель никогда не проповедовал возвращение к природе, но рекомендовал тем, кто живет вдали от природы, не допускать, чтобы их поработили призраки цивилизации, которая, в конце концов, создана для служения человеку. Он напоминал человеку, что, если тот потеряет душу и если душу потеряют все ему подобные, спасение для массы, которую они образуют, станет невозможным:

«Хватит унижать моральную культуру, единственный залог мира и счастья, перед безответственным и непокорным духом, царящим в лабораториях… Надо будет постараться объяснить удивленным людям, что их счастье состоит не в том, чтобы проехать сто километров за час, подняться в воздух на летательном аппарате или разговаривать друг с другом через океаны, а прежде всего в том, чтобы обладать богатством глубоких мыслей, получать удовольствие от работы… Научную цивилизацию надо использовать как служанку, а не преклоняться перед ней, как перед богиней… Духовная культура – это одновременно и выражение, и результат усилия… Любая система цивилизации, которая стремится уменьшить усилие, последовательно ослабляет культуру…»

Истинная цивилизация – это состояние очень хрупкого равновесия, и, если оно каким-то чудом появляется в мире, следует проявлять осторожность, чтобы не нарушить его. «Врачи, от которых я узнал все, научили меня уважать равновесие. У них есть излюбленное выражение, которое хорошо передает их отношение к этой проблеме: Quieta non movere[396]. Прежде всего – не мешать, не нарушать равновесие, потому что, если маятник отклоняется от вертикали, иногда требуется много времени и труда, чтобы вернуть его в нужное положение». Именно отсюда у Дюамеля глубокое уважение к традициям. Читая его труды, вспоминаешь изречение одного британского государственного деятеля: «Когда нет необходимости что-то менять, необходимо ничего не менять». В юности Дюамель мог интересоваться доктринами, в которых большое значение придается катастрофам. Повзрослев, он стал консерватором, но консерватором либеральным: «Те, кто обладает кипучей душой, душой, устремленной в будущее, редко восхищаются традициями, потому что традиции скупы на обещания, потому что они ведут речь не о том, чтобы разрушить и отстроить заново, а о том, чтобы сохранить. Нужно прожить трудную жизнь, чтобы понять, что в этом разрушительном, волнующемся мире сохранить – это значит создать».

Красивые слова заставляют вспомнить высказывание Дизраэли: «Сохранить – это значит поддержать и улучшить». Лоран Паскье, герой Дюамеля, в наибольшей степени похожий на него, идет по пути своего создателя. Он чувствует, что постепенно становится «общественным», толерантным и дисциплинированным индивидом: «Я ни на минуту не забываю, что должен жить в обществе». Благодаря своему уму Дюамель в конце концов смог найти равновесие между личностью и обществом, хрупкое, как равновесие между химическими составляющими человеческого организма, которое врачи справедливо опасаются нарушить. Равновесие между общественными функциями и независимостью писателя, между одиночеством и суматохой, между стремлением к святости и пределами возможностей человека. Вся эпопея Салавена станет длинным комментарием мысли Паскаля: «Человек – не ангел и не животное, и несчастье его в том, что чем больше он стремится уподобиться ангелу, тем больше превращается в животное». Дюамелю удается избежать и ангельского, и циничного. «Он позволяет владыке уверенно и полностью насладиться умеренными чувствами».

Следует запомнить, и изучение творчества Дюамеля нам это подтвердит, что обретение равновесия было настоящей победой. Отправной точкой в случае Дюамеля была цепь поражений: семья, «Аббатство», дружба, святость. Он жалеет «брошенных людей», потому что чувствует себя одним из них. Он познал моральное одиночество, но преодолел его. Как писал Поль Клодель, Дюамеля спасло соприкосновение со страждущей плотью раненых, под своим скальпелем он разглядел душу. Он понял, что существует ключ к душам людей и что можно, преодолев некий порог, выйти за пределы плотского тела. Значит ли это, что он обрел религиозную веру, достиг согласия между разумом и верой? «Нет. Я пребываю в почтительном ожидании, но самое главное – это честность… Я не смогу считать себя честным, если буду совершать поступки, произносить слова, которые не проистекают из моего глубокого убеждения…»