Литературная Газета, 6624 (№ 49/2017) - [15]

– Нужно затронуть душу читателя не только своего народа, но и читателей любой другой культуры. И конечно же, здесь не обойтись без качественных, хороших переводов, которые до тонкостей, нюансов, донесут суть художественного произведения. Я уверен, что у нас есть такие писатели, способные заинтересовать всероссийского читателя. И нам хотелось бы совместно «раскрутить» их на должном уровне.

Беседу велаАнастасия Ермакова

Золотые апельсины

Золотые апельсины

Спецпроекты ЛГ / Многоязыкая лира России / Проза Кабардино-Балкарии

Теги: литература Кабардино-Балкарии

Рассказ

Амир Макоев

Родился в 1963 году в г. Тереке Кабардино-Балкарской республики. В 1985 году окончил Саратовский институт механизации сельского хозяйства им. М.И. Калинина по специальности: гидромелиорация. Работал инженером насосной станции в Терской оросительно-обводнительной системе, старшим инженером в Министерстве мелиорации и водного хозяйства КБР, заместителем директора Кабардино-Балкарского отделения Литфонда РФ.

В литературно-публицистических журналах и коллективных сборниках, издаваемых в Москве и в других городах Российской Федерации, опубликовал более двадцати рассказов и повестей. Автор книг «В ожидании смысла» и «Возвращённое небо». Член Союза писателей России.

Временами я открываю таинственную дверь, за которой слышен печальный гул детства, и полузаросшая тропинка ведёт меня в мир сновидений и несбывшихся мечтаний. Там, на неведомых дорожках, бродят призраки моих надежд, в тёмном чулане заброшенного дома сиротливо ютятся деревянные лошадки и плюшевые медвежата, в неухоженных парках затянулись паутиной сказочные избушки, покрылись плесенью карусели и причудливые фигуры резных истуканов. Там уже не носится ветер по верхушкам деревьев, и опустевшие сады заросли сорной травой. В тёмных подземельях давно умер последний мышиный король и куда-то подевались весёлые беззаботные гномы. А некогда величественный океан уменьшился до размера небольшой лужицы, и на нём уныло застыли потемневшие паруса моих кораблей...

И кто-то, очень похожий на меня, садится там на холодную каменную плиту и, разбирая беспорядочно разбросанные в памяти события, отыскивает первые мои радости и обиды, наивные мечты и первую жгучую боль. Этот мир ему кажется теперь настолько маленьким, что он, не сходя с места, может дотянуться рукой до всех чужестранных земель, волновавших воображение, повернуть направление рек, собрать в ладонь далёкие звёзды ночного неба и пересыпать их из руки в руку. А душевные движения, переполнявшие меня то мучительной сладостью, то безысходным отчаяньем, представляются ему ничтожными и смешными пред лицом вечности.

Но в этом опрокинутом мире, несмотря на годы, отдалившие меня от него, живёт в лесной глуши одна неутихающая боль. Каждый раз она встречает меня грустной полуулыбкой, садится рядом и, положив мне голову на грудь, тихо дремлет, успокоенная появлением родной души. Спустя какое-то время, чем-то встревоженная, она начинает едва слышно, стыдясь своих слёз, плакать...

Но вот откуда-то доносится торжественная дробь заячьего барабана, слышатся отдалённые сигналы грузовичков, сирены пожарных машин. Ночное небо вспыхивает зарницами, раздаются выстрелы оловянных солдатиков, и с криками «ура» они идут в наступление. Мир снова набирается красок, зацветают сады, птичий гомон и смешанный запах цветов наполняют мою комнату. На башнях начинается полуденный перезвон старинных часов, а на фрегатах и галерах вздуваются ослепительно-яркие на солнце паруса, и пушки палят в знак отплытия к дальним странам. Впереди интересная и бесконечная жизнь.

И в самом деле, мир казался мне вечным, и тот вопрос у меня появился неизвестно как и почему. Он возник в тенистом парке между мороженым и тёплым пузыристым лимонадом, и отец как-то странно посмотрел на меня – то ли рано мне интересоваться вопросами вечности, то ли бог знает, кто посеял в голове ребёнка подобные мысли. Так или иначе, ему пришлось ответить: «Да, сынок, все мы будем жить всегда. Земля? Земля тоже, сынок, она вечна». И тогда я высказал свои опасения, что она может разломаться пополам, как в том фильме, показанном накануне. В образовавшуюся огромную трещину падали автомобили, дома, люди и животные. «Папа, а что если ты поедешь на работу, и мы окажемся по разные стороны такой трещины?» – «Я построю мост и переберусь к вам с мамой. И не говори больше глупости».

Мои глупости на удивление оказались пророческими. Мой мир разломался пополам, и не знаю, кто в том больше повинен – отец или мать. Нет, отец не мог теперь построить мост и перебраться к нам. Трещина, возникшая между ними, была гораздо страшнее и больше, и никакие мосты Вселенной не могли уже их соединить.

Он мог видеть меня лишь в условленные дни и часы.

Мы с мамой жили в другой (очень богатой) семье, и каждый его приход за мной почему-то всех нервировал, особенно мою маму. Через неё это передавалось отчиму, его брюзгливой матери, не выносившей и минутного присутствия моего отца у ворот. Она называла его нищим, оборванцем, не сумевшим заработать достаточно денег, чтобы содержать достойно семью, а все его учёные работы никому не нужны, раз за них не дают приличных денег. Не очень-то старуха жаловала и своего сына, дерзнувшего привести в священный дом своих родителей женщину с чужим ребёнком, когда на свете столько хорошеньких молодых девушек.