Лейли и Меджнун - [7]

Сопровождала общая хула.

«Безумец!» — к этой стыдной кличке он

Как каторжник к цепям приговорен.

Судьба благая отвернулась зло, —

Старание родных не помогло.

Отец молился только об одном —

Чтоб мрак ночной сменился ясным днем.

Чтоб исцеленье даровал господь,

И разум смог недуг преобороть,

В сопровожденье горестных родных

Он побывал во всех местах святых.

Но все напрасно. Родственный совет

Решил, что средства от болезни нет.

Как дальше поступить? — Беда не ждет,

Одна Кааба юношу спасет.

О, если б излечить она смогла б,

Земли и неба выспренний михраб!

И, как велит обычай мусульман,

Готовить к хаджу стали караван.

И сквозь пустыню, в край святой земли,

Верблюды нагруженные пошли.

В украшенный удобный паланкин

Родителем, как месяц, спрятан сын.

А сам отец с измученным лицом,

Как пленный раб, отмеченный кольцом,

Пред нищими все злато, что берег,

Сынам песков рассыпал, как песок.

И тот богатый край, как говорят,

Дар получив, богаче стал в сто крат.

Истерзан непосильной маетой,

Отец в Каабе припадал святой.

В Каабу, как дитя, он сына ввел,

Чтоб дух святой к больному снизошел.

«Здесь, милый сын, не место для утех,

А исцеленье от злосчастий всех.

Молись, кольцо Каабы сжав в руках,

Чтобы кольцо беды разъял аллах.

Скажи: „Господь, твоя безмерна власть,

Спаси больного, отврати напасть.

Длань надо мной прощенья протяни,

На путь повиновения верни.

В плену любовном я страшусь любви,

Избавь меня от тяжких уз любви!“»

Отец сказал «любовь», и, вздрогнув вдруг,

Меджнун, очнувшись, поглядел вокруг.

Воспрянув, как змея, чей прерван сон,

Вскочил с земли и распрямился он.

И зарыдал, потом захохотал,

Кольцо Каабы в цепких пальцах сжал.

И произнес: «Отец мой, посмотри,

Похож я ныне на кольцо в двери:

Я раб любви, любовь в моей крови,

Отдам я душу за кольцо любви.

Мне говорят: „Чтоб в счастье пребывать,

Забудь любовь, спеши ее предать“.

В одной любви источник сил моих,

Умрет любовь — и я погибну вмиг.

Любовь мое пронзила естество,

Служить ей — назначение его.

Сердца, где не нашла любовь приют,

Пусть не стучат и от тоски умрут.

О повелитель сущего, аллах,

Я умоляю, распростертый в прах:

В твоей я власти, дух мой умертви,

Но только не лишай меня любви!

Уму, молю, прозренья силу дай,

Сурьму с ресниц моих не вытирай.

Я пьян любовью до скончанья дней,

О, опьяняй меня еще сильней.

Суровый окрик слышу я: „Внемли,

Освободись, убей любовь к Лейли!“

О господи, мученья мне продли,

Но разреши увидеть лик Лейли.

Жизнь отними, судьбу мою не дли.

Пусть бесконечной будет жизнь Лейли.

Стал от любви я тоньше волоска,

Да удалится от Лейли тоска.

Истерзан я, горька моя судьба,

До смерти мне носить кольцо раба.

Вином, Лейли, налей мне чашу всклянь,

Ее чеканом имя отчекань.

Стать жертвой красоты ее дозволь,

Прости ей, боже, кровь мою и боль.

Пусть я свечой истаю восковой,

Не утешай меня, тоску удвой.

Пока живу, пускай из года в год

Любовь всепобеждающе растет!»

Отец внимал в отчаянье немом

И обреченно думал об одном:

«Напрасно все, беда сомкнула круг,

Неизлечим мучительный недуг».

Домой к родным он возвратился вспять,

Чтоб об моленье сына рассказать:

«Увидел я безумия лицо,

Когда Каабы стиснул он кольцо.

Услыша вопль, я волю дал слезам,

И волноваться начал, как Замзам.

Я уповал — слова святых молитв

От мук избавят, разум просветив,

Пути безумья сына вдаль влекли,

Себя он клял, молился за Лейли!»

Отец Меджнуна узнает о намерении племени Лейли

А кривотолки между тем ползли,

Став достояньем племени Лейли.

«Мол, некий отрок, смилуйся, аллах!

Лишась рассудка, жизнь влачит в песках.

Свой разум потерял он неспроста,

Повинна в том девичья красота».

О всем хорошем и о всем дурном

Болтали люди праздным языком.

От этих слухов, полных клеветы,

Лейли в тисках душевной маеты.

Злословьем род Лейли не пощажен:

Ее родитель был оповещен:

«Знай, некто, чей рассудок омрачен,

Позорит род, достойный испокон.

Простоволосый, обрядясь шутом,

Сей пес бродячий твой бесчестит дом.

То вдруг запляшет, то стенает он,

То землю лобызает, исступлен.

Преследуя безнравственную цель,

Слагает за газелями газель.

Позора ветер вдаль стихи несет,

Их с восхищеньем слушает народ.

Безумцем рода честь посрамлена,

Доколе унижаться нам, шихна?

Лейли свечою тает восковой,

Ее погасит натиск ветровой.

От суесловий бедная больна —

Ущербною становится луна!»

Разгневанный шихна потряс мечом:

«Сталь станет и судьей, и палачом!»

На лезвие зловеще вспыхнул свет.

Воскликнул вождь: «Меч скажет мой ответ!»

И эти речи, полные угроз,

Отцу Меджнуна вскорости донес,

Проведавший об этом амирит:

«Беда нам неминучая грозит.

Шихна и кровожаден, и жесток,

Как пламя, жгуч, неистов, как поток.

Меджнун еще не ведает пока,

Сколь для него опасность велика.

Пока не поздно, мы предупредим

О бездне, что разверзлась перед ним».

Шейх растерялся и в испуге он,

Оповестил родных в округе он,

Чтоб рыскали везде, как вихрь степной,

Злосчастного найдя, любой ценой

Иль улестить, иль грозно припугнуть,

Но в дом родной немедленно вернуть!

Все обыскали из конца в конец,

Но тщетно все — исчез в песках беглец!

Неужто он погиб, как быть теперь?

Его порвал, должно быть, хищный зверь!

И каждый друг, слезами полня взгляд,

Тревогой и волненьем был объят.

Пустыня поглотила все следы,

Нет для родных ужаснее беды.