Левый фланг - [57]

— Что нового? — спросил он у Некипелова, который сделал вид, что не заметил его, увлекшись маршрутной картой.

— А, это вы, товарищ полковник, — начальник штаба поднялся из-за стола, начал обстоятельно докладывать.

С недавнего времени отношения между ними стали совсем официальными: Некипелов чувствовал себя виноватым, что задержал приказ об откомандировании Лебедева, и старался работать так, чтобы никто не мог напомнить ему о его неоперативности, которая, по стечению обстоятельств, стоила капитану жизни. А Строев окончательно убедился в том, что этот  с у х а р ь  думает только о себе, тщательно рассчитывая ход за ходом. Вот убрал с дороги майора Зотова, послав учиться в академию. Такие  д е я т е л и  терпеть не могут рядом с собой людей, которые умнее их, талантливее. До чего же это благовидный, испытанный предлог — учеба! Кажется, лучшего способа и нет, чтобы избавиться от человека, наступающего тебе на пятки.

Строев выслушал начальника штаба. Больше ему тут делать было нечего. Проходя мимо капитана Головного, на минуту приостановился.

— Что, Михаил, скучаете без Зотова?

— Есть немножко, товарищ полковник. Ведь мы с ним вместе работали с самого Кавказа.

— Мужская дружба — крепкий орешек.

«То-то ты и променял нас всех на мадам Чеканову, — подумал вслед ему Некипелов. — Иди, иди к ней, не прикидывайся рыцарем без страха и упрека».

Строев действительно хотел зайти к Панне, но встретил ее на улице, — она сама шла к нему за помощью: в медсанбате выбыло из строя сразу две машины. Он вызвал командира автороты и не приказал, а попросил выручить медиков. Польщенный автомобилист тут же отправился на окраину села, где располагались его хлопцы.

— Не беспокойтесь, товарищ майор, я все сделаю, — сказал Панне учтивый инженер-капитан.

И ей пришлось остаться с Иваном Григорьевичем, хотя каждая такая встреча больно задевала ее. Женщина всегда на виду у всех, а на фронте тем более. Нет, не солдаты и не боевые офицеры строго судили женщин. В роли судей выступали околофронтовые обыватели. Иные из них не умели отличить полевой бинокль от театрального, но и тут, близ переднего края, были не прочь понаблюдать в замочные скважины. Панна догадывалась, что говорят о ней такие люди, и шла сегодня к Строеву с опаской: она никак не могла привыкнуть к хождению по минному полю сплетен. Однако, ничего не поделаешь, надо привыкать: ей все труднее становилось жить и работать без Строева, особенно после встречи на Мораве. Ведь, кажется, совсем недавно она мудро предостерегала Веру Ивину от легкомысленного увлечения Зарицким и вообще была противницей любых (пусть самых серьезных) романов на войне. А что теперь? Эта боевая, смышленая девчонка, наверное, посмеивается над ней. Да разве могут быть какие-то учителя чужих чувств, когда все мы зеленые ученики перед настоящими, большими чувствами? И никто тут не подскажет с места готового решения: мучайся, решай самостоятельно… Панна сидела в сторонке, не мешая ему говорить по телефону. Но вот он положил трубку, щелкнул зажигалкой-снарядиком, склонился к трепетному огоньку, закурил, встал, подошел, сел рядом и, взяв ее руку, сказал доверительно, точно выдавая большую тайну:

— Устал я, Панна.

— Что вы, это на вас не похоже, Иван Григорьевич, — она осторожно, но настойчиво высвободила руку.

— Не видел тебя вечность.

Он заглянул в ее лицо, и они близко встретились глазами. Панна посмотрела на него с тем настороженным удивлением, которое заставило его опомниться тогда, на Мораве. Нет, не его боялась она, а собственного ответного порыва. Он же опять подумал, что ведет себя глупо, и отпрянул, откинулся на спинку жиденького венского стула.

Панна нахмурилась, недовольная собой: странно, когда его нет, она только и думает о нем, как школьница, но стоит увидеться в кои веки раз, и она обязательно чем-нибудь оттолкнет его. Такой уж, значит, у нее характерец. Он свободно называет ее на «ты», а она не может. Да понимает ли он, что происходит с ней? Разумеется, понимает. Иначе не решился бы вот так запросто взять ее руку. (Среди настоящих фронтовиков меньше всего грубиянов.) И она сама давно убеждена, что любима: женщины намного раньше убеждаются в этом. Однако женщинам, видимо, нужны слова, слова, много общих слов. А Ивам Григорьевич не из тех, кто объясняется при каждой новой встрече: сказал наспех, как бы между прочим, в то утро на берегу Моравы, — и на всю жизнь. Но почему в таком случае ты, Панна, медлишь сделать один-единственный шаг ему навстречу? Что останавливает? Людская молва? Странно. Она же давно опередила тебя: в глазах околофронтовых мещан ты давняя любовница Строева. Разве некипеловы способны верить в чистоту отношений других людей, если они мерят все на собственный аршин? Так следуй своей дорогой, и пусть они думают о тебе, что угодно.

— Я вчера вспомнил Бахыша, — заговорил наконец Строев. — Как он чуть не застрелил обидчика Раисы.

Он словно разгадал, о чем она тревожится сейчас, и Панна, застигнутая врасплох, лишь улыбнулась ему рассеянно. Это не первый раз он читает ее мысли с той поразительной точностью, которая даже пугает.