Левый фланг - [56]

Откуда-то издалека звонили непрерывно. Сергей Семенович, наконец, очнулся, поднял трубку.

— Москва! — громко предупредила телефонистка.

Бирюзов энергично встал, ладонью пригладил волосы и приосанился по штабной привычке. «Неужели в Москве узнали о тревожной софийской ночи?» — подумал он, досадуя, что так не вовремя заснул и не приготовился заранее к докладу.

ГЛАВА 15

Пятисоткилометровый марш — из района Белграда в район Будапешта — подходил к концу. Хорошо еще, что дивизия Бойченко давно стала моторизованной: в ней было втрое-вчетверо больше грузовиков, чем полагалось по табелю. Иначе такой марш-бросок отнял бы две недели, тем более, что железная дорога только-только восстанавливалась. Правда, не хватало горючего, но бывалые водители выкручивались, доставая для трофейных автомобилей и трофейный, внеплановый бензин. Они будто чуяли, где можно его взять, эти разбитные, хозяйственные парни, у которых всегда был на крайний случай свой «энзэ», утаенный от офицеров службы тыла.

И чтобы не дразнить тыловиков множеством машин, Строев изменил несколько маршрут — в обход города Дунафельдвара, в котором располагался штаб фронта. К вечеру достигли бывшей линии Маргариты. Куда ни глянь, — брошенные доты, дзоты, соединенные траншеями полного профиля, сожженные «пантеры», «фердинанды», исковерканные пушки, вороха стреляных гильз, снарядные пустые ящики, подорванные легковики всех марок, и всюду трупы, трупы. Неоглядное поле боя в том неприбранном состоянии, когда оно едва остыло, когда не дошли еще руки специальных команд, чтобы привести в порядок эту землю, опаленную жарким огнем артиллерии. Не дожидаясь фронтовых  д в о р н и к о в, сегодня пошел снег. Зима будто спешила поскорее замести черные следы недавней битвы, принарядить распаханную танками Венгерскую равнину. Но как ни старалась она, все же не успела за день укрыть все поле. Солдаты озирались по сторонам, оценивая по необыкновенному скоплению мертвой техники, по числу убитых фрицев не только масштаб сражения, но и то, каких усилий и потерь стоил прорыв немецкой обороны.

Строев приказал идти без остановок, — к чему лишний раз тревожить воображение солдат этим верещагинским  а п о ф е о з о м  войны, что в бою, вгорячах, не производит такого впечатления, как после боя, со стороны.

Всю дорогу ему не давала покоя мысль о трагической любви Бориса и Неды Симич. Он вспоминал их встречу в Ягодине и ругал себя за ненужную спешку в тот свободный день. Недаром говорят, что самые короткие свидания бывают накануне смерти. Перед его глазами часто возникала Неда на своем крылечке: она с надеждой смотрела на него, Строева, будто почувствовала в нем верного покровителя Бориса. Теперь она уже, конечно, получила письмо, отправленное с болгарским офицером, который возвращался к себе на родину через Моравскую долину. Он вложил в конверт миниатюрку, уцелевшую с той поры, когда политотдельский фотограф снимал капитана, только что принятого в партию. И родителям Бориса тоже написал подробно, отослав заодно карточку Неды Симич, найденную в полевой сумке Лебедева. Пусть знают они друг друга. Так все же легче переживать большое горе.

Майор Зотов обещал навестить родителей Бориса, — от Москвы до Ярославля не велика дорога. На другой день после отъезда майора в академию была получена радиограмма о направлении на учебу и Бахыша Мамедова. Уж он-то обязательно заглянет в родную деревеньку однополчанина. Да, сильно поредел круг близких людей в дивизии: одних уж нет, а те далече… Зотову нелегко было работать вместе с Некипеловым, и он, кажется, обрадовался тому, что наконец-то расстается с наштадивом, который, в свою очередь, постарался отделаться от Зотова, как от своего возможного преемника. А Бахышу очень не хотелось уезжать в глубокий тыл в конце войны. Но приказ есть приказ. Особенно переживала его отъезд Рая Донец, которую он всячески оберегал после гибели майора Бондаря. Помнится, был такой случай, когда во время выхода к Днестру один из офицеров-новичков бросил ей вдогонку глупые слова: «Эта не чета какой-нибудь ППЖ». Раиса даже не оглянулась, а Мамедов, шагавший поодаль от незнакомых офицеров, услышал только одно это — «походно-полевая жена» и схватился за кобуру. «Что ты сказал, молокосос! — крикнул он тщедушному, худенькому лейтенанту. — Застрелю на месте!» — и, теряя самообладание, вскинул пистолет. Рая метнулась, встала между ним и лейтенантом, который от испуга потерял дар речи. Дружок его, постарше, понаходчивее, немедленно извинился за обидчика. Горячий, вспыльчивый Бахыш остыл, опустив револьвер, но сердито пригрозил обоим; «Вы у меня узнаете, циники, где раки зимуют! Еще в руках не держали ППШ[13], а уже научились выговаривать ППЖ». С тех пор в полку Мамедова если кто и произносил это скверное словечко, то шепотом, чтобы, не дай бог, не дошло до командира.

Рыцарь — этот Бахыш: всю войну жил письмами невесты из далекого Кировабада. На него, восточного белозубого красавца из Баку, заглядывались многие девушки, но он сам никого из них не замечал, хотя ни одну никогда не давал в обиду.

Строев остановил колонну на ночлег в небольшом селе за городом Секешфехерваром. До района сосредоточения дивизии оставалось не больше суточного перехода. Завтра стрелковые полки будут уже на месте. Строев зашел в дом, занятый оперативным отделением штаба.