Неисповедимы пути вешних вод на Южном Урале.
Едва пробившись на заветную проталину, верховой ручей тут же неловко спотыкается: ну, куда теперь, в какую сторону податься с этого горного излома двух материков? Кругом поникший, отбеленный снегами, нерасчесанный ковыль. Тонко пахнет прошлогодним чабрецом, укоренившимся на черноземных спайках меж отполированными плитняками. В погожем небе трехъярусное царство птиц: самозабвенно поют жаворонки с рассвета, повыше их вьются, резвятся кобчики — степные соколы, еще выше — мерно кружат царственные беркуты в сопровождении подорликов.
Век бы не покидал Общий Сырт. Да стихия ручья — бег. Набравшись силенок к полудню, он с размаха бьет по застекленному окну в льдистом сугробе и вырывается на пологую лощину, где скоро зацветут тюльпаны. Он бежит на запад до сумерек, огибая крутые лобастые шиханы. И вдруг на его дороге меловой отрог. Уж не заплутался ли он в поисках реки? Может, лучше подождать попутчика?
И назавтра, оглядевшись, он решает бежать по травянистому долку. Кажется, теперь-то, рядом с коренным, видавшим виды родниковым истоком он выйдет наконец куда нужно. Однако вскоре новое препятствие: красного камня косогор. Пока раздумывал, попутчик ушел дальше. Сколько же еще странствовать мутному ручью по этим глинистым оврагам, не зная и не ведая, куда прибиться — к Волге, Уралу или Белой? Неужели до конца разлива будет он петлять вокруг да около шиханов или того хуже — угодит в какой-нибудь глухой тупик?..
Не так ли блуждал среди кряжистых увалов и оренбургский казак в те годы, когда жаркие бои на склонах Общего Сырта занялись почти одновременно с боями на Пулковских высотах?..
Сначала казак подался к войсковому старшине Дутову, когда тот захлопнул «оренбургские ворота» в Туркестан. Это же сила, с которой ни за что не совладать большевикам... Но тут мастеровые люди сами повели наступление на Оренбург. Стоял январь восемнадцатого года. Стояли крещенские морозы. Текла по синему насту жгучая поземка, заиливая проселки-летники, яро вскипая на гравийных перекатах близ чугунки. Эшелоны красных вышли на самый гребень Сыртинского водораздела, где сшибаются встречные ветры и где с новой силой разгорелось встречное сражение, в котором красные наголову разбили белых.
Тогда спешился казак, привязал коня под своей поветью, надежно спрятал карабин и шашку в неприметном стожке сена. И призадумался: как же быть? Кто-то из станичников затаился дома, кто-то ушел вверх по Уралу, за атаманом...
Весной Дутов немного отдышался в Тургайской стороне, куда его загнали Блюхер и Каширин. Весной изменилось и соотношение сил не в пользу красных, они вынуждены были отходить частью сил на Туркестан, а частью — на заводской Урал. Было, было о чем подумать казаку. Что ж, видно, придется сызнова присягать на верность войсковому атаману.
Да и на сей раз недолгим оказался «праздник чувства» в стане председателя казачьих войск России. Начало девятнадцатого года выдалось похожим на памятное начало восемнадцатого. Со стороны Волги надвигались красные полки. Рядом с 24-й Железной дивизией Гая наступала 25-я дивизия Чапаева: близкие соседи по армейскому порядковому счету, они выходили плечом к плечу и на страницы военной летописи.
По чилижным распадкам Общего Сырта снова петляли весенние ручьи, теряясь в выборе пути. Но главный водораздел гражданской войны уже определился. И все-таки для тех, кто колеблется, всегда мало времени. А тут как раз и адмирал Колчак перевалил через Урал. Вечевые колокола ударили в станицах, грозно, требовательно сзывая неприкаянных казаков..
Шла страстная неделя. Приближалось воскресение Христово, с которым Дутов связывал и свое собственное воскресение. Тревожно было в Оренбурге, объявленном на чрезвычайном положении.
И накануне пасхи, в страстную субботу, грянул последний решительный бой на Южном Урале. И начались массированные атаки белой вышколенной конницы и отчаянные контратаки необученных стрелков из мастерового люда. И потекла в реках горячая людская кровь, подолгу не смешиваясь с полой ледяной водой...