Лето радужных надежд - [75]

Степа прошел немного вперед, остановился, хмыкнул. Чао-чао.

Трень! Ему пришла эсэмэска. Ненужная, рекламная эсэмэска от сотового оператора, но какая разница: главное, телефон заработал!

Не успел Степа загрузить карту местности, как ему позвонили. Елена, амазонка из Like Ventures. «Руководство обсудило ваш случай». В три минуты Елена голосом строгим и бесстрастным, как мрамор, разъяснила ему, что Like Ventures забирает себе их с Гребешковым доли. В качестве компенсации за неисполненные обязательства. К сожалению. Понимаю, вы расстроены, но это не мое решение. Право у нас есть. Именно это было записано в контракте, прочитайте пункт четырнадцать-точка-два-точка-восемь. До свидания.

Степа зачем-то вернулся к машине. Влез на свое водительское место. Посидел, раскачиваясь, повторяя: «Как же так… Еканые пиксели, как же так?» Потом он, поеживаясь (стало вдруг холодно в этом темном лесу), вылез и направился к багажнику. Достал монтировку. Взвесил ее в руке. И с ревом побежал на врага.

– Сволочи! Бандиты! Вен-чу-ры недоделанные! – бил Степа по подвернувшемуся пню, по сосне, по валуну, по какой-то елке. – А! А! Гады! Боты кривые! А!

Через какое-то время запал у него кончился. Или, скорее, руки устали.

Нужно было что-то еще. Хотелось биться головой обо что-нибудь потверже, желательно бетонную плиту. Но плит в зоне видимости не было.

Степа мрачно посмотрел на лес. Потом почапал по дороге вперед, вышел к открытому полю и огляделся. В трех метрах через дорогу в поле рос куст бузины: на одной половине – скудный урожай ягод, другая засохла.

Степа кивнул сам себе и пошел обратно. К кусту он вернулся с канистрой, извлеченной из багажника. Начал отвинчивать крышку, но остановился.

– Чтоб уж сделать, угу, и не думать об этом, – сказал сам себе Степа.

Он вошел в Интернет – отыскал себя на карте – посмотрел ближайшие агрохозяйства – позвонил в первое и (за адекватные деньги) договорился о приезде трактора. Заняло это минут пять.

Ну а потом Степа плеснул бензином.

Куст горел хорошо. Потрескивали ветки. Изгибались, тянулись вверх огневые языки. Воздух задрожал от жара. А Степа, сунув руки в карманы, смотрел на то, как в пламени сгорали красноватые, голубые, зеленые пачки денег, аккуратно перевязанные банковской лентой, горела суперсцепляющая с дорогой зимняя резина, горели серьги с изумрудами и пять пар изящных женских босоножек из бутика на проспекте, шикарная, светло-кофейная мужская куртка, мягчайшие японские подгузники, игрушечное пианино и радиоуправляемый «Феррари», а также не игрушечный, новый японский джип. Сгорали в огне ресторанные стейки и вино из Тосканы, пахучие бакинские помидоры и узбекский фиолетовый инжир. Горел новый холодильник, трещал новый блок памяти. Горели синим пламенем Париж, Лондон и Сан-Франциско. Горел новый, просторный дом с верандой, гаражом и большими окнами. Горел шанс перестать экономить на мелочах. Горела возможность оставить нелюбимую риелторскую работу. Горела другая жизнь, поманившая Степу своей красивой рукой: «Идем, идем! Будет весело!»

Оставались угли, искры и зола. А еще оставалась Степина игра. Им задуманная, написанная, Борькой нарисованная. Пусть она теперь стала чужая, она все равно оставалась его. И она была классная – это никто не мог отнять.

Пламя опадало, сожрав куст. Попыталось двинуться дальше, но там, где бензин кончался, кончалась и его власть. Последние язычки плясали на черных ветках, последние искры взлетали над вымоченной дождем травой. Почему-то Степе было теперь спокойно. Грустно и спокойно.

Он перевел взгляд от остатков пламени дальше – и увидел в ста метрах впереди отца. Еще сильнее прихрамывая, грязный, битый и по-клоунски яркий, он возвращался.

– Ты нашел, нашел трактор, не иначе, – холодно сказал Степа. – И он тебя переехал.

– Всего лишь разок споткнулся. Не надо так явно мне радоваться.

– Я не, я не радуюсь. Я дико сожалею, что моя «девятка» – твой единственный, угу, единственный транспорт на ближайшие километры.

– Благодаря чему ты сегодня не влетел в аварию. Помнишь?

– Подожди, я тут это. Выдавливаю из себя по капле благодарность. Угу.

– Паршивец.

– Хм. От паршивого отца слышу.

Ну, вот он и сказал это. Слава тебе господи. В воздухе повисла неловкая пауза.

– Степ, а давай обнулим и назад отмотаем? – усмехнулся отец. – Я ж не к развалине твоей застрявшей вернулся, мир ее праху. Я вернулся к тебе. Давай. Открываешь глаза – и видишь, что я шкандыбаю к тебе по золотой ниве. «Возвращение папочки» – картина маслом.

– Папуля, ты запоздал. Запоздал лет на двадцать. Нет, больше. Надо было, надо было возвращаться в мои восемь лет.

– Тогда я не мог, – пожал плечами отец. – Извини.

– Ты дал деру с космической, угу, космической скоростью. Потому что, потому что я в тот момент… потому что я, – Степа справился с дрожью, – тогда не мог сложить два и два. Ты в глаза назначил меня дураком. Дураком. Угу. И отчалил.

Отец раскрыл рот, будто хотел что-то ответить и даже поднял руку, но так и застыл. В глазах его проносились воспоминания. Рука его медленно опустилась.

– Аа… мм-м… Понимаешь, бывают события одновременные, но несвязанные.