Ледяной принц - [12]

Только коньки я бросать не собирался, а сочетается это не слишком хорошо. Казаков, в свою очередь, уже сейчас развил бурную деятельность, чтобы выгодно засветить меня везде, где получится. Мы начали работать над новой программой, которую не стыдно будет показать золотому призеру…

Мы не говорили лишь о том, как будем вести себя дальше друг с другом. До сих пор наша совместная жизнь четко делилась на две половины — ледовая арена, где он тренер, а я спортсмен, и все остальное, где мы спим вместе. Когда я вернусь домой, это изменится.

Год обещал быть трудным во всех отношениях, и конечно это все стоило бы продумать, но не было сил. Я уже отучился загадывать, а Игорь скорее всего не хотел давить лишний раз, считал что оставляет свободу выбора. А может, пытался справиться со своим увлечением учеником-подростком. Не знаю. Я его ни о чем не спрашивал. Он меня больше тоже.

И только сидя в машине почти перед моим домом, вдруг уронил:

— Ты ведь меня совсем не любишь, Антон…

— Нет, — я не стал опровергать очевидное.

Он даже рассмеялся невесело.

— Пусть так… Маленький ледяной принц… Зато твое тело далеко не такое холодное, как ты хочешь показать.

Он был прав, от этого никуда не денешься, и я опять не стал возражать.

— Ты меня ненавидишь?

— Нет, — честно ответил я.

Единственный человек, которого я ненавидел, был отчим. За то, что он сделал со мной. За то, в каком положении я оказался. За то, каким оказался выход.

И еще чуть-чуть себя, — за то, что не нашел другого.

— А еще ты меня никогда не целуешь сам, — усмехнулся он, отстраняясь через некоторое время.

— Я не хочу, — спокойно ответил я и вышел, аккуратно прикрыв дверь машины.

Он тоже не стал ждать, пока я зайду во двор, и шины скрипнули на мокром асфальте.

9.

Скорее всего, я возвращался домой просто потому, что «так надо». Потому что привык так думать. Потому что куда же еще идти, как не домой?

Несмотря ни на что, в глубине души возвращаться я жутко боялся, а едва переступил порог — окончательно понял, что и не стоило. Я успел только поставить сумку у вешалки, как ко мне подскочила мать: отчим ей все-таки напел в уши, и она прилетела гораздо раньше другим рейсом, торопясь в «семейное гнездышко» на поиски «блудного попугая».

И сегодня с утречка увидела или услышала машину того, кто меня доставил… От пощечины я увернулся и пошел в свою комнату, не реагируя на несшиеся в след вопли:

— Блядь! Шлюха! От тебя мужиком несет! Грибы все засосанные!

Добро пожаловать, Антон! Ну, хоть в этот раз она не ошибается — ночка у меня выдалась бурная, можно сказать, что и не спал почти.

Хлопнув за собой дверью, я ее запер, не обращая внимания на стуки и крики, а потом задумался. О жизни, — оно мне все надо? Точно надо? Игорь же спрашивал, что у меня случилось, что со мной твориться… Вот именно: он — спрашивал.

Где-то глубоко внутри было больно и тоскливо: неужели так трудно один раз просто выслушать меня, а не себя? Я уже молчу о том, что родители вроде как должны любить, защищать и верить в своих детей, какими бы они не были… Или настолько хуевый сын из меня получился, что другого не заслуживаю?

Мозг в тоже время холодно просчитывал, прислушиваясь к голосу «моего второго папы»: Игорь ко мне более чем не равнодушен. Если я наконец ему расскажу эту историю от начала и до конца, попрошу защитить меня, — мне самому больше ничего делать не придется. Если не голыми руками порвет за своего «принца», то у него наверняка хорошие знакомые есть не только среди фигуристов, и натравить на отчима каких-нибудь качков, чтобы этой сволочи конечности переломали и хотелку укоротили — труда не составит.

Да, блядь, теперь я готов был нахрен стереть человека, который растоптал меня и продолжал уничтожать мою жизнь всеми доступными способами, хотя немного испугался той решимости, которую в себе обнаружил.

А потом мысли приняли немного иной оборот: только один человек принимал меня любым, даже когда я сам не хотел себя принимать таким. С ним я был действительно принцем, — что на льду, поднимаясь на пьедестал, что в постели, теряя сознание от оргазма, что вообще… Обо мне заботятся, мной гордятся, мне желают доброго утра, и спрашивают, что у меня стряслось. И да, — я дурак. Но не потому, что изводил себя до нервных припадков, а потому что отказывался от того, что мне предлагали.

Если ради этого, надо стать пи… ЭЭЭ… гомосексуалистом, — значит, я уже им стал.

Что ж, оказывается, два месяца с мужчиной способны полностью изменить скромного замкнутого и застенчивого домашнего мальчика. Оглядевшись, я выбрал минимум из того, что хотел бы взять и покидал в школьный рюкзак. Сумка с формой и прочим наверняка еще в коридоре. Телефон остался в ветровке, поэтому пришлось спуститься вниз, где разборки набирали новые обороты.

При моем появлении разом все стихло, и я про себя выругался. Фиг с тем, что пусть это были и не выкинутые сразу же Игорем стринги, но под слегка съехавшими из-за расстегнутой пуговицы джинсами, дорогие плавки тоже не выделялись, создавая иллюзию полного своего отсутствия! Я уже привык к сделанному по глупости пирсингу, — впрочем, оказавшемуся иногда довольно интересным приобретением, — и скинув «походную» футболку, призванную изображать поездку в автобусе с базы, без всякой задней мысли собирался вытащить одну из тех, что купил мне Казаков. Чтобы показаться на улице уже в нормальном виде… Однако при виде тоненьких колечек в сосках следующий виток комментариев в кого превратился ее мальчик, на благополучие которого была положена вся ее жизнь — перешел уже на ультразвук.