Кто там ходит так тихо в траве - [9]

— Ну, показывай, Громов, куда теперь идти, — сказала Евгения Максимовна, когда все вышли. — Не бегать! Не кричать! Не убегать! — повторяла она остальным.

Я пошел впереди, и вдруг, когда я обернулся, понял, что я не просто иду со всеми вместе, а иду впереди всех, один, а остальные — сзади, на некотором расстоянии от меня, Я сам по себе, а они сами по себе.

Вот, выходит, в чем дело. Мне и раньше это казалось, а сейчас я все понял. Получалось не то, чего я боялся, когда пришел в эту школу, а совсем другое. Я боялся, что ко мне будут приставать, кто — по-плохому, кто — по-хорошему, вообще приставать, как пристают к новеньким, а оказалось, что ко мне никто и не пристает, просто не замечают, будто и нет меня вовсе.

«Сейчас побегу, — подумал я, — побегу и спрячусь в ту парадную, и пусть идут сами на залив, без меня, я-то здесь при чем? Даже очень славно получится: пусть идут на залив, пусть орут и носятся, я-то всего этого не увижу и, когда приеду на залив один, даже и не вспомню об этом, а сяду на песок у воды, буду смотреть на воду и на корабли на горизонте и думать совсем о другом».

Я думал так и шел один впереди всех и никуда не убегал — не получалось.

Довольно противно мне стало оттого, что я все так точно отгадал: как только показался залив и песок, все, как угорелые, заорали и бросились бежать по песку. Они промчались мимо меня, и остался только я и Евгения Максимовна. Она закричала:

— Не убегать! Не убегать! Не убегать!

Потом она сказала мне:

— А ты чего не бежишь со всеми?

Я посмотрел на нее и увидел, что она улыбается. Я тоже улыбнулся. Лет ей было, наверно, как маме, но она была, нет, не то чтобы симпатичнее, совсем нет, ну... просто у нее — я заметил сейчас — почему-то все время менялись глаза: то серые, то голубые, то зеленые, то вдруг черные. Непонятно даже как-то.

— Ты не любишь бегать? — спросила она.

— Отчего же, — сказал я. — Люблю. Просто сейчас неохота.

— Ты здесь был уже? — спросила она.

— На заливе? Да.

— Ты один приезжал?

— Откуда вы знаете?

— Нет-нет, ничего, я просто спросила. Они сейчас будут бросаться песком, — вдруг почти крикнула она и быстро пошла ко всем.

Я обернулся и увидел, что сзади ковыляет Кудя.

— Ногу подвернул, — сказал он.

— Когда? Сейчас?

— Вчера. На кружке современных танцев. Вчера был кружок современных танцев. Кстати, — сказал он. — Ты не нравишься Боме.

— Бома — это кто? — спросил я; я знал, что в нашем классе Бома есть, но не знал, кто именно Бома.

— Ты что, обалдел? — сказал Кудя. — Бома — это вон тот, здоровый, сидит на песке с мячом.

Того, здорового, я, конечно, видел в классе, и что кого-то зовут Бома — я тоже слышал, но пока не знал, что это одно и то же. Я знал пока — кто Кудя и кто Рыбкина.

— А почему — Бома? — спросил я. — Почему такое прозвище?

— Боб Макаров, — сказал Кудя. — Бо-Ma. Понятно?

Я кивнул. Почему я не нравлюсь Боме, я не успел спросить — мы уже подошли к остальным и сели на песок; все сидели на песке, не бегали и не орали, стояла только Евгения Максимовна.

— Давайте проведем время с толком, — сказала она. — Придумывайте сами, я не умею придумывать. Вернее, не буду вам мешать.

— Чего думать? — сказал Бома басом. — В футбол! Законно.

Девчонки зашипели.

— Можно почитать вслух, — сказал мальчик в очках.

Бома захохотал и еще несколько человек.

— Лучше уж в футбол, — сказал кто-то.

— Я понимаю, — сказала Евгения Максимовна. — Вы сами не знаете, чего хотите. Конечно, можно и почитать. Можно просто посидеть и посмотреть на залив и на корабли на горизонте. (Я даже вздрогнул, когда она так сказала.) Но вы, я вижу, сами толком не знаете, чего хотите. — Она помолчала немного, без звука шевеля губами и загибая на руках пальцы, потом сказала: — Всего здесь десять девочек и четырнадцать мальчиков. Если в футбол, то я предлагаю вот как: и девочки и мальчики делятся на две команды.

Девчонки загудели.

— Играть будут только мальчики, а девочки болеть: каждая команда девочек за свою команду мальчиков. Чтобы не получилось, как обычно, давайте договоримся так: проигравшие — и мальчики, и девочки — будут вместо выигравших дежурить по классу.

Все вскочили с песка, закричали и захлопали в ладоши, а Евгения Максимовна сказала, хотя и тихо, но я расслышал:

— Фу! Ужасно, что мы не смогли придумать ничего более интересного.

— А я лично люблю дежурить, — сказала какая-то девчонка.

— И я, — сказала другая.

— Ну и прекрасно, — сказала Евгения Максимовна, улыбнувшись. — Болейте так, чтобы ваши мальчики проиграли, — будет вам двойная порция дежурить.

Кудя сказал:

— Я и дежурить не буду, и играть не буду.

— А в чем дело? — спросила Евгения Максимовна.

— Я вчера ногу вывернул. Вчера были занятия в кружке современных танцев.

— Вот как? — сказала она.

— Да, — сказал Кудя гордо.

— Придется мальчикам играть шесть на шесть, — сказала Евгения Максимовна, и я обрадовался, что мне можно будет не играть, — один человек получался лишний. Но Бома вдруг сказал басом:

— Сашуля играть отказывается.

— Сашуля! Сашуля! — закричали все. — Играй!

Сашуля — тот самый, в очках — сказал:

— Не хочется.

— Почему? — спросила Евгения Максимовна.