Кто там ходит так тихо в траве - [7]

— Как же теперь поливать, раз он тут сидит? — сказал я.

Рыбкина сказала:

— Я его перенесу в соседний горшок, а ты пока этот поливай.

— А дальше как?

— Я так и буду его переносить, пока до конца не дойдем.

— Ну, а потом?

— А потом в первых горшках земля подсохнет, и мы его посадим туда снова.

— Ловко придумано, — сказал я, и мы так и сделали. Потом, когда я принялся вытирать доску и парты, Рыбкина утащила из класса лейку и швабру, после — ведро и тряпки. Она вернулась, и делать нам больше было нечего. Она села за свою парту, а я за свою, я поглядел на нее, и она опять покраснела.

— Мне скоро подарят часы, — сказала она.

— У меня были, — соврал я. — Но я их утопил, когда купался.

— Интересно быть новеньким? — спросила она вдруг.

— Нет, — сказал я. — Не очень.

— Вот мне бы это было интересно, — сказала она. — Я никогда в жизни не была новенькой, только когда все были новенькие — в первом классе. Я все время в этой школе учусь. Даже немного надоело.

Мы так и сидели — каждый на своей парте.

— Что такое День здоровья? — спросил я.

— В этот день мы не учимся, — сказала она.

— Понятно. Вроде воскресенья.

— И ничего подобного, — сказала она. — В День здоровья мы не учимся, но в школу все равно приходим.

— Зачем? Какой смысл?

— Мы все вместе делаем что-нибудь... ну, для здоровья. Идем на стадион, в парк, на Неву, вообще гуляем. Разве в Сибири не было Дня здоровья?

— Кажется, нет.

— Тебе нравится Кудя? — вдруг спросила она.

— Какой Кудя?

— Ну, Кудинов?

— Я не знаю, кто это, — сказал я.

Рыбкина сделала ужасно огромные глаза.

— Ты серьезно? — спросила она.

— Вполне.

— Это же твой сосед по парте.

Она смотрела на меня, как на ненормального.

— А-а, — сказал я. — Сосед. Он вроде ничего.

— Он лучше всех в классе танцует, — сказала она. — А учится хуже всех. Круглый троечник, и двойки бывают. Ты смотри, осторожно с ним.

— А что такое? — сказал я. Мне не понравилось, что она ябедничает.

— Он знаешь что за человек? Выкинет на уроке какой-нибудь номер, а сам сидит как ни в чем не бывало и всегда влетает не ему, а соседу по парте. Я знаю, я с ним сидела в прошлом году.

«Она желает мне добра», — подумал я.

— А ты не знаешь, как эту девочку зовут? — спросил я. — Она от нас через класс учится.

— Какую девочку? — спросила Рыбкина. — Там много девочек.

— Ну, такая... красивая... симпатичная, — сказал я. — У нее еще волосы вот так. — И я показал.

— Тебе нравится эта девочка? — спросила она.

— Она ничего себе, — сказал я.

— Она тебе просто нравится или очень?

— Не знаю, — сказал я. — Она вообще-то ничего себе. Как ее зовут?

— Я не знаю этой девочки, — сказала Рыбкина.

— Что же ты спрашиваешь, очень она мне нравится или нет?

— Не знаю я никакой девочки, — сказала Рыбкина.

Она не глядела на меня.

Потом спросила:

— Как это ты умудрился попасть директору в живот головой?

— С чего ты взяла?!

— По-твоему, этого не было?

— Кто тебе об этом сказал?

— Не помню кто. Неважно. Об этом знают все.

— Как все?

— Так все!

— Неохота с тобой разговаривать, — сказал я.

— Не больно-то и хотелось!

— Смотри! Смотри! — вдруг закричал я, обо всем позабыв. — Наш жук летает по классу. Смотри! Гудит! Гудит!

Я крутил головой, следя за жуком. Он летал медленно и гудел как самолет. Потом разогнался и вылетел в форточку.

— Все, — сказал я. — Улетел.

Я посмотрел по сторонам и увидел, что я в классе один, Рыбкина куда-то делась, и тут же я услышал голоса и топот ног, и в класс ворвались ребята и девчонки — начинались уроки.

8

Я шел по Невскому и глазел по сторонам. Дома я себя чувствовал еще куда ни шло, а здесь до меня здорово доходило, что я живу в совершенно незнакомом городе. Довольно тошно мне было. Иногда даже такая тоска находила, что я прятался под огромные козырьки над витринами магазинов, под красно-белые и сине-белые полосатые тряпки, которые вешали неизвестно для чего, а потом я догадался, что, видно, для того, чтобы летом от яркого солнца не выгорали те вещи, которые выставлены на витринах. Наверное, их просто не успели снять, потому что солнце светило не очень ярко.

Я стоял под этими козырьками, и там было не так людно и шумно, как на тротуаре.

По маленькому мосту я перешел через какой-то канал, дальше магазины были уже без козырьков, я прошел один, после второй, потом была просто дверь, из которой валил народ, все размахивали руками и говорили про какой-то футбольный матч, и возле этой двери я неожиданно увидел папу. Он тоже заметил меня.

— Ты? — сказал он. — Откуда вдруг?

— Просто пошел пройтись после школы, — сказал я. — А ты чего здесь делаешь?

— Здесь мой НИИ. Научно-исследовательский институт.

— Куда это они все? — спросил я. Народ так и валил из этого НИИ.

— Сейчас у нас обед, — сказал папа. — А ты, собственно, почему здесь разгуливаешь? Почему не в школе?

— Просто гуляю, — сказал я. — У нас должно было быть шесть уроков, а получилось четыре, вот я и гуляю.

— Ты не врешь? — спросил папа. — Я знаю, некоторые дети прогуливают школу и врут. Знаю по себе. Хотя не помню, чтобы я это делал часто.

— Нет, я честно, — сказал я. — Пятый и шестой должна была быть арифметика, но учителя вызвали с уроков.