Он и тогда привез нам грушу сорта кефир.
* * *
Лагерь — Стоянка археологов — располагался на берегу быстрой и очень чистой речки Ягырты, под холмом Святая Гора, а Пещера — Стоянка кремняков — повыше, на другой горке. И тут же Стена — срез почвы, носящей отпечаток сотен (или все-таки десятков?) тысяч лет. Я тоже как раз приехал, днем раньше; буквально приполз, спасаясь от очередной депрессии, в эту горную деревушку Хуап Гудаутского района, где археологи Мушни Хварцкия и Нина Полякова раскапывали пещеру палеолита. Это было в самом начале националистической революции в Советском Союзе. В городах уже становилось душно, но деревня еще держалась.
Я приехал — и депрессии как не бывало! Днем купанье в Ягырты и прогулки по заповедному лесу, а ночью беседы с археологами у костра, главным образом о праотцах-кремняках, очень быстро излечили меня, и я даже начал там сочинять эту сказку, что является свидетельством счастья.
При мне поднимались к вам ребята с телевидения и сделали фильм. Там было шутливое интервью, которое я брал у Мушни в лагере под навесом: существует в природе кремняк или нет? Этот фильм, и в особенности наши байки о том, что он существует и говорит по-абхазски, возбужденные зрители восприняли настолько серьезно, что уже не домашний головорез наш, племянник Нур-Камидата, а настоящие бандиты являлись к Мушни с требованием по-честному поделиться с ними найденным золотом кремняков, намекая на то, что деньги пойдут на народное дело. Мушни пришлось прочесть добросовестную лекцию, убеждая их, что кремняки на то и кремняки, что не знали не только золота, но вообще никаких металлов.
— Мы уж подумали: античный период, — успокоились головорезы и оставили археологов в покое.
Эту повесть как раз в те дни я начал записывать карандашом на кальке. Героями ее стали неандертальцы (а теперь выясняется, что описанные мной особи — скорее кроманьонцы), с одной стороны, а с другой — мои друзья, по крайней мере в Абхазии всем известные. И потому ни имен, ни характеров их я не изменил. В том же 90-м году, с продолжением на 91-й, эта сказка-репортаж печаталась в абхазском детском журнале «Амцабз». Правда, редактор попросил, чтобы современники при публикации все же были даны под псевдонимами. Начнутся толки, дескать, время такое на дворе. Но зря он беспокоился: повесть, кажется, никто и не прочитал, кроме сотрудников редакции. Она не дошла до читателей-детишек. Уже началась перестройка: бастовало министерство связи и начальство почты, а рядовые сотрудники, не зная, что делать, тоже не ходили на работу, а слонялись по митингам и голодовкам. Теперь же, когда наша судьба совершила такой неожиданный зигзаг, когда большинства моих героев нет в живых, я, французский писатель кавказского происхождения, при осуществлении литературного проекта работающий с русской лексикой, подвергаю unerase их подлинные имена: это будет справедливо. Только посвящение Нине и Мушни приходится снять. Из суеверного нежелания сопрягать имя живой с именем погибшего. А ведь еще в том, самом первом, варианте, который я успел и написать, и опубликовать задолго до гибели Мушни, еще когда не хотелось верить в возможность войны, есть эпизод, где он, Мушни, поставил ногу на Мост, за которым ему был явлен запредельный мир!
Я хотел сочинить сказку и только сказку. И сейчас, расширяя ее в соответствии с требованиями французского читателя, я бы не хотел отходить от безмятежного сказочного мотива. Только жизнь распоряжается иначе: есть имена и есть слова, которых уже не подвергнешь delete’y. Итак, перефразируя традиционно-французское и кокетливое: «Все совпадения с жизненными реалиями не только не случайны, но и закономерны».
Верно, Сашель?
Было это осенью 1989 года, в замечательной деревне Хуап Гудаутского района Абхазии, у замечательной Стены.
Он так и сказал археологам, что выехал на обычную прогулку, а по дороге решил: дай-ка заверну к «кремнеискателям», посмотрю, как выглядит наша история, которую они раскопали.
Но Камидат, он же Нур, явно лукавил: разве станет джигит гнать просто так чистокровку в гору, по кремневой тропе? И кто, выезжая на прогулку сквозь колючие заросли ежевики и сарсапареля, наденет ярко-красные жокейские штаны и новенькую белую рубаху? Да еще чтобы на груди посверкивала медаль, да еще из кармана нарочно чтобы выглядывал партбилет. И эта полная сумка груши кефир.
— Да, действительно, женат я был несколько раз, точнее, три раза… Но нынче холост! Дык! За мной огромное хозяйство… Женщина должна уважать все это! — говорил он и говорил. — Хоть и не скрываю, что неуживчивый… и несколько нервный! — признался Нур-Камидат, при этом, словно в подтверждение сказанному, все теребил и теребил, все крутил да крутил волосы у виска.
Прилежно очищая ножом Стену, Мушни прятал улыбку в свою вакхическую бороду. Он выпрямился.
— Нуклеус, — объявил он. — Нина, пойди, выстрели!
Нина поднялась на Гладкий Камень, к нивелиру. Мушни аккуратно стер с находки землю, пронумеровал ее и уложил в коробок. Затем встал, держа метр над тем местом, откуда извлек камень.
— Сто восемьдесят семь и три, — крикнула Нина, заглядывая в объектив нивелира.
