Кремлёвские мастера - [23]

Своего первоначального решения Аристотель не изменил, но в дорогу собирался больше четырех недель. Посему и посольство выехало из Италии лишь в самом конце декабря.

В далекую Московию взял с собой Аристотель сына Андрея и опытного подмастерья Петра.

Дорогу на Москву избрали подлиннее, но зато безопасную: через всю Европу на Вильнюс, а уже оттуда на Минск, Смоленск и Можайск. Можно было, конечно, добираться вдвое быстрее — через Киев, но в степи разбойничали татарские отряды и могли захватить посольство в плен.

От Вильнюса в Москву шел еще один путь: через Новгород на Тверь. Был он удобнее. Но через Минск было короче, а великий князь московский напрасно ждать не любил.

Через Европу ехали верхами. Грузный Толбузин предпочел бы удобную повозку, но так пожелал сам Аристотель. И московский посол вынужден был согласиться из-за уважения к итальянцу и к его почтенному возрасту. Как-никак Аристотелю без двух лет было шестьдесят, а держался он молодцом.

Итальянец оказался разговорчивым и без конца занимал москвича историями из своей жизни и о своих странствиях:

— Родился я в 1417 году в Болонье. О Болонья! La dotta Bolonia! — Ученая Болонья! Великий город! Еще пять столетий назад в нем была открыта школа свободных мастеров. А три столетия назад в Болонье создали университет. То был лучший университет в Европе. Даже женщины имели право читать в нем лекции…

Толбузин слушал. Неодобрительно покачивал головой, но в спор с итальянцем не вступал.

— Наша семья, — продолжал Аристотель, — была знаменита в городе. Нас знали все. Мой дед Фиораванти Бартоломео, мой отец Фиораванти ди Ридольфо, мой дядя Бартоломео — все они были великими зодчими. Мой отец построил в Болонье палаццо Коммунале (Дворец общин). Описать словами его нельзя. Это надо видеть. Только увидев, можно понять, что это великая архитектура. Но я, Аристотель, превзошел своего отца. Я утверждаю это. И вся Италия может подтвердить мои слова. Я работал в Болонье, в Риме, Венеции, Милане, Павии, Мантуе. Венгерский король Матиаш Корвин сам просил меня построить для него крепости на границе. Король был в восторге от моей работы и в благодарность повелел отчеканить монету с моим изображением.

Я строил для великого герцога Сфорца крепости Аббиятеграссо, Бойеда, Сартирано. Это было в 1463 году. Но даже сегодня враги считают их неприступными. А мои завистники вынуждены были признать, что я magister ingenerium (магистр инженерного искусства).

Толбузина порой коробило это неумеренное самовосхваление Аристотеля. Поначалу даже закрадывалось сомнение: так ли уж талантлив и мастеровит итальянец, как болтает? Может, своими побасенками просто набивает себе цену. Но, услыхав однажды, как Аристотель стал дельно и толково объяснять все слабости и недочеты в укреплениях замка, мимо которого проезжали, Толбузин отбросил все сомнения и стал с интересом слушать новые рассказы итальянца.

Эти рассказы, связанные с его жизнью и работой, рождались у итальянца почти по любому поводу. Въезжали, к примеру, путники в небольшой город с высокой дозорной башней, и Аристотель тут же сообщал, как в 1455 году всего за пять месяцев он передвинул на 35 футов в сторону колокольню, очень похожую на эту башню.

Заслышав издалека густой колокольный звон, итальянец вспоминал, как в 1436 году, когда ему исполнилось всего девятнадцать лет, он самостоятельно отлил городской колокол для Болоньи.

Если посольский кортеж переправлялся через полноводную реку, Аристотель рассказывал о том, как проводил каналы в Ломбардии и выпрямлял русло реки Кростоло или как с помощью изобретенного им специального аппарата поднял со дна моря для неаполитанского короля тяжелый ящик с золотом и серебром.

— Сам папа римский Николай V в присутствии кардинала Виссариона называл меня ammirable ingegno (удивительный гений)! — с гордостью восклицал он.

Так много недель ехали они через Европу мимо многочисленных селений, мимо каменных городов с величественными соборами и дворцами, мимо суровых и мрачных замков, красовавшихся на возвышенных местах.

В Вильнюсе верховых лошадей пришлось сменить на сани. Итальянцев напугали февральские морозы и метели. Укутанные в шубы, укрытые медвежьими шкурами, они молча лежали, прижавшись друг к другу. И лишь в жарко натопленных избах, когда останавливались на ночлег, опять начинали весело шутить и болтать. Точно оттаивали после морозного дня.

Случалось, что за день проезжали верст семьдесят-восемьдесят. Но бывало и так, что по три дня из избы носа не высовывали — такая сумасшедшая метель на дворе стояла.

Лишь однажды посетовал Аристотель на трудности пути. Это случилось, когда из-за сильной пурги заблудились в поле и под вой волков добрались до ночлега далеко за полночь. Вот тут-то, отогревшись, Фиораванти признался, что только раз пережил он ночь страшнее этой. Когда? Два года назад. Его пригласил тогда к себе папа римский Сикст IV. Папа хотел поручить Аристотелю перестройку собора святого Петра. Но нашлись завистники, недруги, которые обвинили его, Аристотеля, в изготовлении фальшивых монет. Тайный друг успел предупредить Фиораванти. И темной ночью он бежал из Рима, чтобы скрыться, спрятаться. Много страха натерпелся он в ту ночь. Ведь стража могла схватить его. А за фальшивые монеты виновному заливают глотку свинцом…