Кремлёвские мастера - [22]
АРИСТОТЕЛЬ ФИОРАВАНТИ
Иногда, услышав какое-нибудь новое имя, Иван Васильевич просил рассказать об этом человеке подробнее. Царица только дивилась, как это можно ничего не знать о поэте Петрарке или о художнике Джотто, и, не переставая улыбаться, начинала читать сонеты, посвященные донне Лауре, или старалась как можно подробнее описать фрески церкви Санта Кроче во Флоренции, как выглядит собор святого Петра в Риме.
После таких бесед великий князь порой становился хмурым и раздражительным. Сама Софья и окружавшие ее придворные объясняли это плохим русским языком царицы — государь-де многого в ее рассказах не понимает и поэтому злится. Разве только Федор Курицын догадывался, в чем дело.
Мало было государю просто слушать о чужой стране и чужих мастерах. Ему хотелось самому поехать в далекую Италию, посмотреть на тамошнюю жизнь, хотелось проехать через всю Европу, осмотреть самые разные города, укрепленные замки, порасспросить, как живут и торгуют люди, как организованы иноземные войска и к какому бою приучены.
Однако, сознавая всю невозможность такой поездки, Иван Васильевич начинал сердиться на себя самого и на окружающих.
На следующий день государь уже понимал всю глупость и никчемность собственного раздражения и вновь отправлялся к Софье слушать ее новые рассказы. Только на этот раз он просил ее получше, поподробнее объяснить, какие зодчие знамениты сейчас в Европе, что именно, где и когда они построили.
После одной из таких бесед Иван Васильевич повелел Федору Курицыну спешно готовить посольство в Италию.
— …Ехать Семену Толбузину. И пусть Семен без зодчего Аристотеля в Москву не возвращается. Перестройку Кремля и возведение Успенского собора поручим этому фряжскому мастеру…
Решение великого князя и государя Ивана Васильевича вызвало самые различные толки:
— Где это видано, чтобы главный храм русской земли строили еретики-иноземцы. Такое только сам еретик умыслить может…
— Прав наш государь в своих планах, — утверждали другие, — Москва сегодня главный оплот православной веры. Сегодня Москву во всем мире знают, и надобно, чтобы красотой и величием превзошла она Царьград, павший от турок…
— Все великая княгиня мутит. Говорят, что она гречанка, а на самом деле еретичка. Не случайно в Москву ее привез папски!! епископ с латинским крестом. Нет, не будет при ней покойной жизни…
— Книгочиями себя государь окружил. Сам латинские книги читает. Ночами на звезды глядит. Отсюда и неверие к русским людям, к православным мастерам…
Подобные речи вели шепотом, с опаской, как бы кто не услышал, а то донесут государю, и пропадет человек навечно. Под кремлевскими башнями сооружены каменные мешки. Войти туда можно, а выйти еще никому не удавалось…
Июньским днем 1474 года московский люд, толпившийся на Соборной и Ивановской площадях Кремля, стал свидетелем красочной процессии.
С гудками и литаврами впереди двигался отряд всадников на гнедых конях. За ними на вороном скакуне в высокой горлатной шапке скакал знатный боярин. Зеваки пограмотнее, потолковее враз загалдели;
— Боярин Толбузин… Толбузин…
— И четыре дьяка с ним… Важно…
— Посольство государево…
Действительно, за боярином по два в ряд ехали четыре дьяка, одетых с чуть меньшей пышностью, чем сам боярин. Старший из них, с поседевшей бородой, бережно держал перед собой ларец с именными государевыми грамотами. Вслед за дьяками тянулись повозки, груженные поклажей и посольскими дарами. А позади них двигался еще один конный отряд, только на конях пегих. То отъезжало в итальянские земли московское посольство. Боярин Семен Толбузин ехал с особым наказом государя: разыскать, уговорить и привезти с собой опытных иноземных строителей и толковых пушечных мастеров…
Прошло с того дня месяца четыре или пять, и с ордынской дорога проскакал в Кремль усталый, запыленный гонец. Он привез из Италии донесение великому князю от боярина Семена Толбузина. Посол сообщал, что прибыл в Венецию.
«…А град тот трижды море поймает на день, коли взыграется. А место то, коли сказывают старожильцы и книжники, сперва не велико было, да много-де в море камнем приделали…» Далее Толбузин подробно излагал свои переговоры с дукой — дожем венецианским. Боярин, правда, умолчал, как для поддержания славы московского государя и своей собственной чести, отправляясь летним днем во дворец дожа, натянул на себя две дорогие шубы на собольем и бобровом меху. Но зато описал весь торжественный прием, не забыв ни одной мелочи: как сидел дож, как спрашивал о здоровье государя Ивана III, как принимал дары. Особенно выделил Толбузин слова дожа Марчелло, что Венеция видит в Москве верного христианского друга и помощника в борьбе с неверными турками. Только поэтому согласен Марчелло на отъезд опытного мастера Аристотеля ко двору Ивана III.
В отдельном послании Толбузин доносил, что посетил дом Аристотеля и видел там многие его инженерные хитрости. Зодчий рассказал, что приглашает его к себе турецкий султан Мухамед. Но, почитая христианского государя превыше всех и уповая на щедрость Ивана III — а просит итальянец два фунта серебра в месяц, — дал Аристотель согласие ехать в Москву. И если ничего такого не случится, то через четыре недели посольство вместе с итальянским мастером отправится назад, домой.
