Кот, консьержка и другие уважаемые люди - [13]
– Ясное дело. Там хоть врачи не поют и статуи не выпендриваются.
Разговоры о литературе
Член ОПГ
Сидела у меня как-то моя ближайшая подруга Оля. Говорили, как водится, о литературе. И вот, посреди разговора о том, что русская литература вся в напряжении и ждет своего гения, чтобы он мог более-менее внятно артикулировать неподдающуюся какофононическую реальность, зазвонил телефон.
Мой.
Разговор был слышен всем.
– Ну что завтра – в тюрьму? (спросили меня громко).
Будучи выпимши, я вздрогнула.
– Уже? (спросила я упавшим голосом).
– Пора (как эхо, мрачно отозвался голос).
– Кафка какой-то (тревожно сказала Оля).
– Ты в какую хочешь? (спросил голос).
– В женскую, наверно (отозвалась я безо всякого энтузиазму).
– Значит, на следующей неделе ждем тебя в СИЗО номер 6.
Мама, которая вроде знает, что я туда иногда хожу как член ОНК (правозащитник по делам заключенных), схватилась за сердце.
– Допрыгалась (сказала мама).
– Да нет – я как член ОНК пойду.
– ОПГ? – переспросила мама.
– ОНК (сказала я).
– Хорошо, что не ОПГ. Хотя тебе некогда состоять в ОПГ: ты все время в Интернете сидишь. А там заданий много: убить кого-нибудь, рэкет и прочее. На это время нужно.
Дама с квартирой
Тут как-то собрались у одного уважаемого литературоведа такие же вроде уважаемые литературоведы же.
В студии одного телеканала. Обсудить «Даму с собачкой».
Не фильм, а повесть (или это рассказ считается, не помню, хотя эту вещь знаю почти наизусть).
Ну вот.
Ведущий говорит:
– Ну что, господа-товарищи? Какие будут мнения? Повесть-то о великой любви…
– Не-а (говорит другой уважаемый спец). Нет никакой такой любви там! Гуров баб любит всяких там, и Анна Сергеевна – всего-то очередная была его пассия (именно на таком уровне идет обсуждение).
Ему вторит какая-то тетка:
– Ага (говорит). Какая такая еще любовь! Ее вообще нигде нету.
Ей вторит и третий, и четвертый – все по очереди говорят, что типо любви никакой нигде не наблюдается.
Ведущий приходит в ужас: разваливается-то обсуждение.
Опять делает попытку:
– Любовь как великое неконтролируемое (ну, не дословно) чувство…
И на старичка смотрит в углу: старичка-специалиста по истории литературы.
Старичок приводит какие-то свидетельства, контекст написания рассказа (или повести?).
И тут какой-то дядька говорит старичку:
– Пааазвольте! (перебивая умного старичка). Я вот что хочу сказать: в завершение нашей интереснейшей (?!) беседы. У Гурова ведь было два дома?
Все говорят хором:
– Ну!
– Так вот, продал бы один, с женой развелся бы…
Мы с Олей смотрели, начали уже падать под стол.
А все в студии говорят:
– Точно!
И дальше пошел разговор риелторов.
Как один дом продать, а на эти деньги купить квартиру Анне Сергеевне, как уладить дела с жилконторой и пр. И как грамотно развестись с женой, которая у Гурова была, как иронизирует Чехов, женщина «мыслящая».
Ведущий чуть инфаркт не получил. Пытался их перебить, но они, как риелторы, все обсуждали дома и как их продать.
Оля говорит:
– Сейчас до перекрытий и паркета доберутся.
В общем, хорошая была передача.
Маме тоже понравилось. Она говорит мне:
– Балкон, на котором Джульетта стояла, – ты же была в Вероне – хорошо закреплен? При продаже дома проблем не будет? Любовь любовью, а перекрытия-то надо укреплять вовремя.
Бабушка Пушкина
Прошлой весной, прогуливаясь по центру Москвы, случайно зашла на читку молодых поэтов.
Мероприятие называлось почему-то «Бабушка Пушкина» (?!).
Сначала – прямо на улице, в огороженном закутке, во дворе Третьяковки на Крымском Валу сильно вопила полуголая певица Елизавета (низкое декольте в собачий холод).
Потом вышли оркестр МАИ и первый по счету поэт.
Совсем юноша.
Юноша дал знак оркестру, и оркестр взвыл – на высокой ноте.
Юноша опять дал знак оркестру, и оркестр – так же неожиданно, как взвывал, – замолчал.
Тогда юноша вдруг взвизгнул в микрофон в манере Пастернака следующее:
– Моя маленькая пучеглазая!
(Юноша обернулся, и оркестр опять дал пару нот и вновь затих.)
Дальше он произнес буквально следующее (причем нараспев, громко и даже как-то истерично):
– Думал – не смогу – а вот люблю – шутки коплю.
Оркестр вновь заиграл, и все зааплодировали.
Я стала медленно сползать со скамейки, сидевший рядом пожилой кавказец посмотрел на меня с участием (было видно, что он здесь, как и я, чужой на этом празднике жизни, рабочей профессии и просто зашел потому, что деваться некуда).
– Дэвушка, вам плохо? (осведомился он участливо).
– Инфаркт (сказала я автоматически).
– Что?! (закричал кавказец).
– Шутка (сказала я). От таких стихов, впрочем, может и инфаркт приключиться…
– У мэнэ был (сказал кавказец задумчиво). Но нэ от стыхов.
– От песен? (спросила я).
– Ага (неожиданно сказал он). Три дня подряд пели на свадьбе, пили и вот – ынфаркт. А вы стихи пишете?
– Нет (говорю). Слава богу.
– Тогда пачэму инфаркт?
– От зависти.
Он ничего не понял и говорит:
– Какие в Москве все странные. Стыхи зачем-то на улыце читают, потом инфаркта боятся…
Проезжайте, Федор Михалыч!
Встретила знакомого «бомбилу». Хороший парень, армянин по национальности.
– Неприятности у меня (говорит). Два раза нарушил на красный, отняли права. На пять месяцев. И как жить? Ну, сделали мне левые права. Отдают, я им деньги. Сразу не взглянул, потом посмотрел и чуть не съехал на обочину.
