Писать предисловие к четвертой книжке моих рассказов – занятие в высшей степени странное, ибо в предисловиях к трем другим своим книжкам я уже рассказала о себе всё – ну, или почти всё.
Моя неутомимая мама, героиня моих баек, говорит, что предисловий никто никогда не читает – так же, как и «уйдисловий», как говаривала Алиса.
– Если книжка хорошая (говорит моя мама наставительно), то не читают. Предисловий этих. Ну а если плохая, то тем более не читают. Так что ты можешь в этом самом предисловии просто взять и перепечатать, скажем, предисловие к «Войне и миру» или, скажем, к «Винни-Пуху»: и никто ничего не заметит.
Вот какие советы дает мне мама – настоящие вредные советы, на каковые она большой мастер.
Я, однако, не слушая ее, попытаюсь все же написать четвертое по счету предисловие, изложив некоторые подробности последнего периода моей жизни.
В общем, с того дня, когда моя третья книжка была подписана в печать, прошло более полугода – и за это время я стала настоящим акыном.
Акын (слово казахское, а я казашка) – тот, кто устно развлекает людей на всяких празднествах, подыгрывая себе на музыкальном инструменте.
Вот и я в последнее время повадилась развлекать людей (правда, без музыкального сопровождения), читая свои рассказы вслух. В кафе, клубах и даже в квартирах, где люди специально собираются, чтобы послушать мои байки.
То есть теперь мои книжки стали «звучать», но вместо аудиоверсии предстаю я сама, живьем, так сказать: как юморист, говоря по-русски, и как стендапер, если говорить по-иностранному.
В апреле прошлого года я даже посетила Америку, где живет много наших бывших сограждан, соскучившихся, как они сами признаются, по «русскому слову». И это «русское слово» имело такой успех, что я вновь отправилась туда уже осенью.
Теперь я даже и не знаю, что мне больше нравится: писать байки или читать их вслух. Один хороший писатель сказал даже, что главное – это найти себя. И неважно, мол, в каком возрасте.
– Главное (говорит моя мама), найти себя лет эдак до семидесяти-восьмидесяти, чтобы была приличная эпитафия.
Ну а для тех, кто меня пока не знает и не читал моих предыдущих книжек, все-таки сообщу, как пишут в резюме, что я кинокритик, блогер и, как видите, уже и писатель.
Пишу я, как вы сами убедитесь, если прочтете эту книжку, которую сейчас держите в руках, об абсурде российской жизни.
Абсурд, который окружает нас ежеминутно и ежечасно, конечно, нужно уметь услышать: уловить в какофонии времени точную и чистую ноту. Иногда настолько точную и чистую (я не о себе), что это порождает шедевры Зощенко или Жванецкого.
И хотя я не тот и не другой, тоже стараюсь напрягать слух – чтобы услышать все то ужасное и порой прекрасное, что разлито в самом воздухе совершенно невыносимой и отчаянной российской жизни.
Скажу вам честно, «подслушивать» – на улице, в метро, в автобусе и далее везде – одно из самых, извините, утонченных наслаждений для уха юмориста.
Как говорится, жизнь кипит и пенится, какой бы ужасной она ни была.
Я лишь записываю.
Наша консьержка, Рая, киргизка, обожает абсурдные разговоры. Ионеско отдыхает.
Как-то она говорит мне:
– Вышли бы вы замуж за какого-нить казаха.
– Все равно за какого?
– Потом разберетесь.
– Как это – потом?
– Ну, после свадьбы.
– После свадьбы он может оказаться не казахом – придуривался, к примеру. И что тогда делать?
– А кем?
– К примеру, евреем.
– Ну да (говорит задумчиво), разводиться сразу вроде как и неприлично. Надо выждать.
– А зачем разводиться? Если я за него вышла, может, он мне нравится?
– И кто бы у вас мог родиться? (спрашивает с ужасом).
– Казевр.
– Кто?
– Полуказах, полуеврей.
– Не родился бы. Это невозможно.
– Знаю пару таких.
– И что? Как они выглядят?
– Нос горбатый, но с нагайкой и соколом на руке. А под седлом – Тора. А из-под малахая пейсы развеваются.
– Ужас.
– Да, зрелище странное. Ну ничего не поделаешь – родился же, куда его денешь?
– Да (говорит), ребенок есть ребенок.
Вот такие странные разговоры я веду в вестибюле нашего подъезда: Рая выходит мне навстречу из своей каморки и беседует со мной.
Консьержка Рая, Райхан на самом деле, говорит мне как-то:
– Пропишите у себя одного киргиза.
– Не могу (говорю).
– Почему? (строго так).
– А потому, что я прописала одну девицу и теперь мне банк угрожает ее долгами.
– Так она разве киргизка?
– А разве киргизы не берут в банках деньги?
– Нет (говорит убежденно). Киргизы – честные. (Она сама – киргизка.)
– Все честные?
– Все.
– Ну тогда другое дело.
– Пропишете?
– Пожалуй, все-таки нет.
– Почему?
– За себя боюсь: не отдам деньги в банк, а потом этот честный киргиз за меня отдуваться будет.
Рая задумалась.
Потом говорит:
– Вы так в себе не уверены?
– Ну… Меньше, чем вы во всех киргизах.
Резюме было в высшей степени неожиданным:
– Вот почему вы дружите с евреями! Их-то не обманешь!
– Ну да (отвечаю), искушений меньше.
Рая, наша консьержка, киргизка, спрашивает меня как-то:
– Вы, наверно, хорошо на коне скачете? (?!)
