Когда мы молоды - [63]

— Ничего особенного, немного потанцевали, немного поскучали и получили свой кефир с бромом перед отходом ко сну, — ответил Феликс. — Спроси лучше Юру, у него, наверное, найдется побольше чего рассказать.

— Уж на этот счет не беспокойтесь, — подтвердил брюнет Юра, потягиваясь на ходу. — Ах, амигос, какую бабочку я поймал вчера! Парни-парни, вот превосходный экземпляр! Стройная блондинка недюжинной интеллигентности. А как целуется! Да еще и имя-то какое — чистая поэзия! Флора — слыхали когда-нибудь такое имя?

…Он продолжал идти рядом с ними и старался держаться так, словно ничего не произошло. Отвечал даже на их вопросы, порой, правда, и невпопад. На последнем перекрестке, неподалеку от входа на пляж, он остановился.

— Ребята, я кое-что забыл. Придется вернуться, вы идите, я догоню. — Он повернул обратно и пошел вверх по лестнице.

Впервые в жизни он чувствовал, что его предали. Неведомая прежде горечь этого чувства была мучительной, почти невыносимой.

Но вскоре горечь уступила место гневному недовольству самим собой. Эх ты, одинокий герой, Рыцарь Печального Образа! Вечно хочешь быть святее папы римского, горе-идеалист, почему ты не можешь стать как все? Чего ты добился, доказывая свое мужество в безлюдной пустыне у вершины Ай-Петри? Надо было показать себя мужчиной среди людей, и к тому же совсем иным образом. Остался бы вчера, как все нормальные люди, и Флора была бы с тобой, тебя бы она целовала, и ты был бы счастлив.

А теперь ты никогда больше не сможешь заставить себя приблизиться к ней. Она целовала другого, в первый же вечер вашей разлуки. А почему, собственно, ей было не целовать его? Что вас связывало? Твои робкие попытки сближения? Туманные намеки на какие-то чувства? И впрямь маловато, чтоб требовать верности до гробовой доски.

Все так. Но… Но эта девушка больше для него не существует. Ему тяжело это сознавать. Быть может, они случайно встретятся где-нибудь на пляже, или в парке, или в кино. Он поклонится ей, а может быть, они перебросятся даже парой ничего не значащих слов. Но никогда она уже не будет занимать того места в его жизни, какое занимала еще вчера, это он знал твердо.

Придя к себе в комнату, Мартин стал стелить постель. Медленно, ни о чем не думая, разделся. Он чувствовал смертельную усталость. Голова гудела. Усталость притупляла остроту переживаний, но все же он чувствовал себя глубоко несчастным. Лишь время от времени, мгновенными вспышками, его пронизывало светлое воспоминание: он видел встающее из моря солнце и недолговечную водяную гору, которую оно потянуло за собой. А потом снова его охватывало отчаяние невосполнимой потери.

Он еще не знал, как много он приобрел. Но сквозь всю горечь и муку пробивалась упрямая мысль: знай он заранее горький финал, все равно поступил бы только так, а не иначе.

Когда он вечером встал с постели, у него было такое чувство, словно он сделался намного старше.

1977

РАЗОЧАРОВАНИЕ

Ему сегодня положительно везло.

Новая кассирша, этакая элегантная девица, прямо к станку принесла аванс в зеленом конверте, оставалось лишь, вытерев руки, расписаться в ведомости и — будьте любезны. Неплохое нововведение, ничего не скажешь.

А перед тем ему наконец-то удалось определить нужный угол для установки нового резца с корундовой головкой, теперь можно будет пускать шпиндель на шестьсот оборотов и почти удвоить подачу. Производительность сразу подскочила, и сменный инженер, постояв возле станка и приглядевшись, сказал с нескрываемым восхищением:

— Все-то у тебя получается, Конрадыч! А мы уж было и надежду потеряли. Ну, ты прямо волшебник.

— Почему ж у нас не получится, если у других получается? — задиристо возразил он.

На похвалы он был не больно-то падок, но прекрасно знал, что другого такого токаря на заводе нет, и, доказав сегодня лишний раз свою незаменимость, не мог удержаться, чтобы слегка не поважничать, не всерьез, впрочем, а с веселинкой, вроде бы посмеиваясь и над самим собой.

В-третьих, сегодня был короткий день, пятница, и уже в половине четвертого, помывшись в душе и переодевшись, он выходил из проходной. Заводские автобусы рядком стояли наготове, ему досталось место у окна, и не было еще четырех, как он оказался в центре города.

Везет мне сегодня, думал он, прикидывая — тоже, конечно, не совсем всерьез, — отчего бы так могло получаться. Вообще-то его счастливым днем был четверг, но вчера он пожертвовал поздней хоккейной передачей, чтоб не мешать спать жене, а за добрые дела полагается награда, вот уже есть одна причина. С двадцать шестым числом он долго ничего не мог сообразить, пока, наконец, не разделил его на два: ага, тринадцать, а тринадцатое — его день рождения, выходит все-таки, сегодня день и впрямь счастливый, должно везти.

Но самая большая удача еще ждала его впереди.

Спешить было некуда, он сошел с автобуса на несколько остановок раньше обычного и, недолго думая, зашел в большой промтоварный магазин. Все важное из одежды и для него, и для всей семьи издавна покупалось тут. Никаких срочных надобностей у него не было, но раз уж такой счастливый день да и получка целиком при нем, почему не походить по магазинам, что-нибудь, глядишь, и подвернется.