Когда мы молоды - [61]

И в конце концов, после одного особенно крутого отрезка, когда позади осталось несколько каменных осыпей, преодолевать которые пришлось почти ползком, он вдруг почувствовал под ногами ровную землю и увидел тянущуюся вправо и влево, широкую, черную, сверкающую в свете луны ленту проезжей дороги. Значит, он кратчайшим путем достиг шоссе, которое многочисленными зигзагами вело от Ялты к горному перевалу. Все совпадало с рассказом старика в парке. Отсюда можно идти по дороге, а можно для сокращения пути срезать и дальше по прямой еще несколько петель серпантина. Но заблудиться он уже не мог.

Взглянув на часы, он завел их. Было без четверти три.

4

Сильный норд-ост лизал вершину Ай-Петри. Голое, плавно снижающееся к северу плоскогорье в свете луны отливало серебром, темные шрамы впадин делали его похожим на лунный ландшафт. На западе, совсем близко, тянулись к звездам зубцы знаменитой короны Ай-Петри, они возвышались массивно и грозно, вовсе не выглядя такими изящными, как казались снизу. Ни малейшего признака живого, ни шороха нельзя было уловить далеко вокруг, кроме свиста ветра где-то в невидимых трещинах скал да в низком сухом кустарнике. С южной стороны внизу зияла какая-то всеобъемлющая пустота, темная и бесформенная, как космическое ничто, оттуда не доносилось ни звука, ни привычного шума морского прибоя, ни треска цикад.

Стоя на небольшом возвышении посреди плоской покатой равнины, Мартин размышлял, что делать дальше. Идти на запад, к короне, пожалуй, не имело смысла, попытка забраться на зубцы в темноте более чем опасна и попросту безумна. Кроме того, последний участок подъема стоил ему слишком больших усилий, он устал, разогрелся, тело было влажным от пота, и теперь на пронизывающем ветру его охватывал озноб. Самым правильным было бы найти укрытие, защиту от ветра и прилечь там отдохнуть, вжиться в новые условия. Ему стало холодно, местность выглядела пустынной и унылой, и если бы лишь ради этого пришлось стараться, то все предприятие действительно являлось бы не более чем глупой мальчишеской выходкой. Но он с надеждой думал о главной цели — о восходе солнца, а до него оставалось еще порядочно времени. Итак, надо искать укрытие и там скоротать время.

Бродить ночью по плоскогорью оказалось удовольствием ниже среднего, — на шершавой, ухабистой известняковой поверхности угрожающе зияли темные расщелины, поди узнай, то ли перед тобой небольшая ложбинка, то ли бездонная пропасть. Наконец он набрел на довольно высокий куст с колючими ветками, за ним нашлась неглубокая выемка. Сняв рюкзак, он вытащил одеяло, расстелил его на земле, сложил похудевший мешок наподобие подушки, улегся и закутался с головой. Постепенно он согрелся своим дыханием, мышцы расслабились, он было задремал, как вдруг его вспугнул шорох за спиной. Не хватало еще, чтобы змея ужалила, подумал он. Он знал, что в Крыму ядовитые змеи не водятся, но теоретические сведения, не вызывавшие сомнений на пляже, средь бела дня, здесь, наверху, как-то мало убеждали. А кроме того, если не было змей, то водилось достаточно прочей ядовитой нечисти, вроде тарантулов и скорпионов. Однако, преодолев страх, он снова лег, натянул одеяло по самые уши и не заметил, как вскоре погрузился в глубокий сон.

Его разбудило стрекотание цикады, собственно, даже не цикады, скорее, обыкновенного скромного кузнечика, слабый, робкий звук, но Мартин сразу очнулся: сквозь тонкое одеяло просвечивало небо, и он испугался, что проспал рассвет. Но нет, кузнечик разбудил его как раз вовремя, утренняя заря только-только занималась. Вокруг во все стороны расстилалась Яйла — крымское плоскогорье. С места ночлега моря не было видно, и он поспешно, теперь уже не опасаясь проглядеть какую-нибудь пропасть, зашагал по отлогому склону в гору. Вскоре перед ним, далеко-далеко внизу, на глубине целого километра, открылось необозримое, напоминающее гигантский свод, выпуклое водное пространство.

Оно казалось еще серым, как и небо над ним, но краски менялись на глазах, и через несколько минут над морским горизонтом возник проблеск сияния. Светлый полукруг быстро разрастался, становился все ярче, все богаче цветом, и Мартин вдруг почувствовал — ступнями, всем телом, — как вращается Земля, стремительно летит навстречу солнцу пустынное серое плоскогорье, летит вместе с ним, и встречный ветер свистит у него в ушах. Все его существо наполнилось предчувствием большого, отнюдь не повседневного события, его охватило предвкушение встречи, единственной и неповторимой. Ведь в другой раз, если он наступит, все будет уже по-другому: другими будут краски, другими будут ветры, и он сам будет уже другим, и не будет таким же его ожидание, его взволнованность. Какое счастье, что я не проспал, успел он подумать, и тут началось великое зрелище.

Быстро светлея, наливался серебристой голубизной небосвод на востоке, и вдруг над резко очерченным краем моря обозначилась тонкая красная черточка. Чуточку выпуклая, она быстро ширилась, выгибалась, становилась все толще и толще, и вот она — уже целый сегмент. Красный, как кусок раскаленного железа в горне, он разрастался с почти пугающей быстротой, превращаясь в полукруг, и его сияющий, пышущий силой, алый жар раскатил по сизой, с каждой секундой голубеющей, пустыне моря длинный, с переливами розовых узоров парадный ковер.