Когда мы молоды - [62]

Тем временем и краски земли, в преддверии новой встречи с солнцем, становились все сочнее и ярче, все резче вырисовывалась там, далеко внизу, граница между водой и сушей, отчетливее выступили из зеленого обрамления крошечные белые кубики дворцов и хижин сосновый лес у подножия Яйлы зацвел матовой зеленью и янтарной желтизной, и даже серым стеблям и сухим травинкам плоскогорья досталось кое-что от розового изобилия лучей. Все это Мартин успел заметить, окинув округу быстрым нацеленным взглядом, и сразу опять обратился взором к восходящему светилу, чтобы не пропустить ничего значительного.

Он увидел, что полукруг все больше и больше походит на круг, урезанный снизу… вот он стал почти полным… совершенно полным — и тут наступило великое мгновение. Солнечный диск вырвался наконец из укрывавшей его массы воды, но она, казалось, неохотно отпустила его. На какой-то миг жидкий горизонт взгорбился, словно ускользающий раскаленный диск потянул за собой маленькую водяную гору… Но вдруг непрочная связь распалась, водяная гора, обессилев, оторвалась от удаляющегося светила, плюхнулась обратно в предназначенную ей сферу, расплылась по водной поверхности, ничего от нее не осталось, ничего не вышло из ее попытки прицепиться к солнцу и вместе с ним побродить по белу свету. Да, таково солнце, оно ни на миг не позволило себя удержать, и, когда обрывалась гора, оно решительно подпрыгнуло вверх и воцарилось, независимое и гордое, над линией горизонта.

Потрясенный, глубоко взволнованный величественной игрой могучих сил природы, стоял Мартин на своей вершине и не мог оторваться от зрелища, даже когда солнце уже без помех продолжало свое шествие по небу. Но при всем воодушевлении он чувствовал, что чего-то ему не хватает. Смутное, но сильное ощущение заставило задуматься: чего же ему недостает? И сразу нашелся ответ. Он был здесь совершенно один, в одиночестве наслаждался великолепной картиной, это умаляло и приглушало его радость. Ах, если бы сейчас была рядом с ним живая душа, чтобы поделиться восторгом, сказать друг другу проникновенные слова восхищения величием природы. Например, Флора…

Но не было с ним никого, никто не захотел разделить с ним тяготы пути — ну что ж, нет так нет. Он свое дело сделал, осуществил свой план и щедро вознагражден — это прекрасно!

Охваченный неудержимым ликованием, он вскинул вверх руки и крикнул во весь голос:

— Эй, солнце! Я тебя вижу! А ты меня?

5

К завтраку он опоздал, в столовой почти никого не было, но добродушная толстуха-официантка без слова упрека принесла ему двойные порции гуляша и овсяной каши, он улыбнулся ей благодарно, а она понимающе кивнула в ответ: ах, молодость!

В вестибюле жилого корпуса он повстречал своих приятелей. Те, как обычно, собирались на пляж.

— Ну, ты силен, — отозвался на его приветствие светловолосый Феликс из Тарту. — Мы всю ночь глаз не сомкнули, переживали за тебя.

— Что ты говоришь?

Все еще доверчивый, как дитя, он часто принимал розыгрыш за чистую монету.

— А где, собственно, ты провел эту ночь, ты, Казанова двадцатого века? — истолковал на свой лад его отсутствие Юра, брюнет из Харькова.

— На Ай-Петри, разумеется, — с веселой гордостью, не покидавшей его все утро, ответил Мартин. — Ах, ребята, какая была ночь!

— Да с кем же, мальчик? — придерживался своей версии Юра.

— Иден, ты, видно, не в своем уме, — сказал Феликс. — Поверим, думаешь, твоим сказкам, что был на горе?

— Дело ваше. Могу дать полный отчет, если угодно.

И он начал рассказывать. Описал переулок в Кореизе, где начинался подъем, ленивую старуху с мешком семечек горный источник в стене и сосновый лес, лай невидимых собак, шаги воображаемых разбойников, лунный свет и косые тени сосен, темный силуэт короны Ай-Петри и страшные шорохи в кустах.

Только для описания самого восхода он не нашел подходящих слов. Собственно, и не пытался. Не мог так легко открыть им все пережитое, что-то необыкновенно интимное, заключавшееся в нем. Это хотелось сохранить для себя одного. Но, стремясь остаться честным до конца, ничего не утаить от товарищей, он сказал:

— А восход солнца — да, ребята, это вещь. Но его нужно пережить самому. Потрясающе, даю слово.

Несмотря на усталость, ему не хотелось сейчас ложиться в постель. Приятели соглашались подождать, если он быстро переоденется, — своего рода дань его подвигу. Настроение у него стало еще лучше. Переодеваясь, он уже представлял себе, как окажется на пляже у высокой скалы, ляжет рядом с изумленной Флорой, которой ему так не хватало сегодня на рассвете! Ей он расскажет все, все, как было, без малейшей утайки, с самого начала, расскажет и о том, какую роль, сама того не подозревая, она играла в его подвиге, расскажет во всех подробностях, со всеми оттенками чувств. Ради нее он попробует даже передать картину восхода и, если станет интересно, скажет, что готов еще раз сходить на Ай-Петри с ней, и тогда, быть может, пережитый вместе праздник природы связал бы их на всю жизнь…

— А как вы провели вчерашний вечер? — спросил Мартин, присоединяясь к товарищам. Как всякий благородный победитель — а сегодня он чувствовал себя именно таким — Мартин был в великолепном расположении духа.