Когда мы молоды

Владимир Иванович радовался платформе, как радуются новой квартире. Все ему нравилось в ней: и то, что она маленькая, хрупкая с виду, каких давно уже не строят, и то, что накануне ее грузили кругляком, и лоскутья коры, оставшиеся в память об этом, были мягкие, квелые и пахли сосной с горьковатой примесью прели. Стоя на платформе, Владимир Иванович торжествовал.

А вокруг все вертелось в какой-то замедленной суете, похожей на кипение тяжелой жидкости. Сверкали на солнце параллели путей; бесшумно и загадочно, словно заколдованные, катились вагоны с сортировочной горки; звякали замирающей звуковой цепочкой буфера состава, получившего толчок; чумазые сцепщики разъезжали на подножках тендеров, поводя сигнальным флажком, зажатым в черную рукавицу; хриплый голос распоряжался из невидимых громкоговорителей, выкрикивал неразборчивые фразы; требовали путей маневровые паровозы, тройками отсвистывая нужные номера, и над всем этим — острый и терпкий, как тропические пряности, запах разогретого мазута.

— Ну, чего стоишь! Давай грузи, думаешь, тебя дожидаться будем? Сейчас двенадцатая путя освободится, и погоним, дожидаться, думаешь, будем тебя?

Выпалив это резким фальцетом, запаренный составитель побежал куда-то в дальний конец станции, а Владимир Иванович вспомнил, зачем нужна ему эта платформа, добытая с таким трудом.

— Я пошел за машиной, а вы ищите пока колодки и растяжки, — бросил он на ходу коллектору Валерию, который сидел на наклонных лежнях погрузочной эстакады и жевал соломинку. Сидеть здесь было неудобно, Валерий весь изогнулся, но сидел.

«Разумеется, не захочет понять, что от него требуется», — подумал Владимир Иванович, но не остановился, быстро зашагал через пути. В последнее время он стал отдавать распоряжения Валерию неохотно, сквозь зубы, потому что тошно было смотреть, как неохотно они выполняются.

— Какие колодки, Владимир Иванович? — крикнул вслед Валерий. Собственно, не крикнул, сказал обычным голосом.

Владимир Иванович остановился, резко повернулся, подошел к эстакаде, подобрал одну из разбросанных вокруг деревянных колодок с торчащими пятидюймовыми гвоздями.

— Вот какие, видите?

Валерий встал не спеша и подошел поближе. Владимир Иванович бросил колодку, подобрал кусок проволоки, скрученной и запутанной.

— А растяжки вот какие, понятно? Восемь колодок и четыре растяжки.

Он шагал через рельсы, негодуя. Если не ткнуть носом, ничего не сделает сам. Палец о палец не ударит!

Зеленый газик с брезентовым верхом стоял возле серого от паровозной гари здания товарной конторы. Владимир Иванович заглянул в помещение. Полный кряхтящий железнодорожный начальник, положив телефонную трубку, несвежим платком утирал рыхлое лицо.

— Ну что, еще чем-нибудь недовольны? — встретил он Владимира Ивановича.

— Нет, напротив, всем доволен, зашел попрощаться и поблагодарить. Очень вам признателен!

Железнодорожник поднялся с некоторым замешательством, некрепко пожал протянутую руку, и во взгляде его было столько недоумения, что Владимир Иванович почувствовал себя мальчишкой, попавшим впросак. А когда он выходил, уже снова звонил телефон, и начальник отвечал падающим, усталым голосом: «Д’. Слуш’ вас. Ничем не м’гу помочь». И Владимиру Ивановичу вдруг стало совестно за тот напор, с которым он добывал свою платформу, злоупотребляя именем Академии наук, к которой в действительности лишь косвенно относилась его экспедиция, за едва замаскированное стращание обкомом, секретаря которого он как бы невзначай называл по имени-отчеству…

…С переезда Владимир Иванович свернул в междупутье и подъехал к эстакаде. На ней стоял Валерий, лениво и неловко распутывая толстую проволоку. Наклонные брусья для въезда лежали широко, в расчете на грузовые машины, внутренние края их были обломаны. Владимир Иванович выглянул из кабины, проверил направление колес и стал медленно въезжать.

— Показывайте! — крикнул он Валерию.

«Само собой, о чем говорить», — изобразил тот одними бровями. Владимир Иванович медленно вел машину наверх, а Валерий, согнув руки в локтях, легонько помахивал то одной (левей), то другой (правей) ладонью, а потом манил обеими руками на себя: прямо, прямо… Газик гудел шестернями на первой передаче, но уклон был слишком крут, мотор стал давать перебои и вдруг заглох. «Черт возьми, что же я сразу не включил передний мост!» — подумал Владимир Иванович с досадой и стал съезжать назад.

— Давайте я въеду. С разгончиком! — подскочил Валерий.

Ведь это надо! Пришел в экспедицию с новенькими любительскими правами, вся цена-то им шестнадцать часов «практической езды», чуть поднатаскался и уже считает, что лучше водит машину! «С разгончиком!» Все-то они знают — понаслышке! Здесь чуть не попал на край, а провалишься между брусьев, как потом вылезать?

Владимиру Ивановичу не надо бы принимать так близко к сердцу самонадеянность юнца, но что поделаешь: водительское искусство — его самая чуткая струна, это его страсть, своим умением водить машину он гордится больше, чем заслугами в геологии.

— Ладно, без вас обойдется.

Отходит с видом оскорбленной невинности, пожимает плечами. А что, может быть, и въехал бы! Ничего особенного. Пятьдесят — «за», пятьдесят — «против». Но для Владимира Ивановича это «не тот стиль». В серьезном деле «за» должно быть около ста.