Когда мы молоды - [2]

С включенным передним мостом Владимир Иванович плавно въезжает на эстакаду. А вдалеке уже подходит к стрелке паровоз. На эстакаде только один трап, другой валяется внизу. Владимир Иванович берет трап, мостит наискось между эстакадой и платформой. Валерий стоит, смотрит.

— Подали бы другой трап, Валерий!

— Пожалуйста, а где он?

— Вон, внизу.

Валерий не спеша спрыгивает вниз, с натугой берет тяжелый трап из толстых досок, но положить его на эстакаду не может, только приподнимает над ее уровнем. Владимир Иванович подхватывает трап, волочит его на место, быстро, прыжком, садится в машину, потому что паровозик уже на подходе.

— Напрасно волнуетесь, Владимир Иванович. Они подождут.

Вероятно, и в самом деле подождали бы, не везти же пустую платформу. Но хорошо ли заставлять ждать? Валерий об этом, конечно, не задумывается. «А может быть, и я напрасно задумываюсь?» — приходит в голову Владимиру Ивановичу. Но ему некогда размышлять, он заезжает на платформу, в два маневра ставит машину точно посередине, и тут же паровоз цепляет платформу и тащит ее за собой.

— Валерий! Колодки! — кричит Владимир Иванович, ставя машину на скорость и на ручной тормоз.

— Вот они, — показывает Валерий.

Как это он догадался перебросить их на платформу — просто диво. Наверное, сообразил, что возвращаться за ними пришлось бы ему, самому.

Владимир Иванович чувствует, что уже не может быть справедливым. Все в этом парне вызывает у него протест. Даже наружность. Светло-серые глаза, ясные, прозрачные, не выражают никаких эмоций. Светлая кожа с легким загаром, удивительно гладкая, нежная — как у барышни. Брови темные, густые, пышные, а волосы пшенично-желтые — не красится ли в парикмахерской? Нос прямой, разве только чуточку длинноват, губы красные, сочные — плотояден. Роста высокого, держится прямо, талия тонкая, плечи прямые, широченные. «Я с таким сложением, наверное, был бы мастером по гимнастике, а этот полена потолще поднять не может…» Владимир Иванович ловит себя на этих придирках, прекрасно понимая, что все это вздор, но не может заставить себя думать иначе. Что-то непримиримо враждебное чудится ему в этом красивом, выхоленном юнце.

Состав был уже готов, и их прицепили в самую голову, поэтому паровоз, который возил платформу по станционным путям, так и остался с ними. На этой второстепенной северной дороге доживали свой век паровозы, и хотя с точки зрения технико-экономической это называлось отсталостью, Владимиру Ивановичу было приятно, что их повезет паровоз — старый служака. Скоро он совсем исчезнет из мира реальных вещей, но надолго останется в памяти людской, где-то рядом с пулеметной тачанкой. Владимир Иванович радовался предстоящему путешествию, как лет около сорока назад радовался бы хорошей сказке.

Они едва успели закрепить машину, и вот уж паровоз загудел протяжно, проплыли мимо пакгаузы, будки, блокпосты, и по сторонам однопутной дороги потянулось таежное безлюдье. Солнце уже застревало в верхушках деревьев, и воздух становился прохладен. Платформу со всех сторон обдувало ветром, от паровоза густым дождем летела угольная пыль, хлесткая, колючая. Но Владимир Иванович все еще не спешил укрыться в машине. Подняв воротник брезентовой куртки, надвинув синий берет на лоб до самых очков, он стоял, привалившись к капоту газика, и смотрел на пробегающий мимо ландшафт: угрюмую и хилую тайгу с болотистыми прогалинами, крутобокие пади с извилистым ручейком в зарослях осоки, внезапные просеки, взрезывающие лесную даль, серые столбы, а на них провода, провода, которые колеблются вверх-вниз, вверх-вниз… Как ни бедно разнообразием это зрелище, Владимиру Ивановичу трудно оторваться от него: быстрый бег, мелькание предметов обещают, обещают новизну, что-то дивное, невиданное еще. Наконец он вспоминает, что сегодня не обедали, и открывает дверцу машины, где Валерий сидит на своем обычном месте, рядом с водителем, и читает «Четвертый позвонок».

— А не перекусить ли нам, старина? — говорит Владимир Иванович игриво: успех дела и ощущение езды привели его в приподнятое настроение.

— Не мешало бы, — оживляется Валерий. Инициатива начальника на этот раз ему как нельзя более по душе, хотя, не будь ее, он терпел бы и дальше.

Вокруг — жиденькая голубоватая тьма августовской северной ночи. Черной широкой лентой несется мимо тайга по обеим сторонам, и в этом лесном коридоре оглушительно грохочут по рельсам сорок вагонов. Владимир Иванович сидит на водительском месте, опершись руками и грудью на руль. Позади, на широком пассажирском сиденье под двумя одеялами, спит Валерий. Владимир Иванович все еще дивится, как это у него просто и естественно получилось.

Когда заговорили о ночлеге, Владимир Иванович сказал:

— Разумеется, сзади удобнее. Настоящее спальное место.

— Да, конечно, — согласился Валерий и стал готовить там постель. — Ну, а вы как же, Владимир Иванович?

От этой милой, заботливой фразы Владимир Иванович смутился.

— Да я что ж, вот тут, по-шоферски, — проговорил он, но, уже когда договаривал эти слова, понял, какая получилась несуразица. Кто воспитывал этого мальчишку? Каким образом сумели так крепко вдолбить ему в голову, что он всегда и всюду первое лицо? Но изменять уже ничего не пожелал. Физические неудобства он переносил охотнее, чем моральную неловкость.