Когда мы молоды - [3]

Устроиться впереди оказалось не так-то просто: то баранка теснит, то адски дует снизу, в промежуток между сиденьями, и ноги некуда девать. Какого черта маюсь, думает Владимир Иванович. Взять да и разбудить сейчас этого принца: слезай, приехали, ваше сиятельство, другим тоже надо поспать. Однако эта мысль, такая простая и справедливая, никак не может перейти в действие, и в конце концов Владимир Иванович начисто отвергает ее, хотя и не может себе объяснить почему.

Итак, мальчишка дрыхнет безмятежно, а он на шоферском сиденье поеживается от холода. Что ж, все правильно. Ведь он сам взял этого парня в свою экспедицию и по своей воле взял его с собой, когда поехал в административный центр.

Экспедиция Владимира Ивановича была самой перспективной, а сам он среди геологов института числился под номером один. Он знал об этом и считал это закономерным, ибо у него в активе было два важных месторождения, открытых по его собственному теоретическому прогнозу. Его кандидатская диссертация, по утверждению друзей, только тем отличалась от докторской, что была вчетверо короче. Теперь он опять, вот уже третий год, работал в поле, подбирался к ядру крупного месторождения, и ему уже намекали, что, в случае успеха, защита докторской пройдет без запинки, а к тому времени как раз освободится вакансия начальника лаборатории. Вся эта стратегия очень мало его занимала, он не видел смысла в том, чтобы находиться в четырех стенах, когда наиболее полезным он чувствовал себя именно в поле. Но все равно на него смотрели как на будущего шефа, поддерживали во всех его нуждах и добродушно потакали в том, что считали чудачеством. Его имя было известно даже студентам, и молодежь рвалась в его партию. Поэтому всякое пополнение сначала посылали к нему.

В этом сезоне он применил новый метод отбора. «Представьте себе, — говорил он, — что вы с группой в три человека должны из пункта А прибыть в пункт Б точно к назначенному сроку. Вам поставили задачу идти вниз по ручью до его слияния с другим ручьем и по тому, другому ручью подняться вверх. Других хоженых путей через тайгу нет. Вы смотрите на карту: расстояние между пунктами А и Б по прямой втрое короче, нежели по ручью. По ручьям ходили до вас, там не встретится ничего нового. Напрямик не ходил никто. Ваше решение?»

Один за другим парни и девушки отвечали одинаково. Они даже не задумывались, настолько очевидным было для них, куда клонит этот старый таежник, известный своими трудными и смелыми походами. Разумеется, через тайгу!

Разумеется! Так решали и персонажи рассказа, из которого Владимир Иванович позаимствовал ситуацию. В том рассказе геологов постигли всевозможные беды, один погиб, другой оказался трусом, но их старший, принявший безответственное решение, был аттестован как герой.

И вот, совсем уж отчаявшись найти среди этих кандидатов в герои хоть одного серьезного человека, Владимир Иванович вдруг услышал от красивого флегматичного блондина:

— Пойду, как велено, по ручьям.

— Молодец! Вас-то мне и надо! — обрадовался Владимир Иванович. — А им забили головы всяким романтическим вздором! За приключениями извольте ходить в кино. В тайге мы работаем.

— Дельная мысль, — заметил блондин.

Но Владимир Иванович был так воодушевлен находкой, что не уловил ни развязности, ни насмешливой снисходительности, которой юные умники награждают наивные промахи старших…

А поезд с грохотом мчался сквозь темную тайгу, бешено тряслись и качались вагоны на этой дальней, второстепенной, немного запущенной магистрали. От быстрого хода крены платформы на неровностях полотна получались такими крутыми, что газик резко раскачивался из стороны в сторону, приседал на рессорах и каждую минуту, казалось, готов был выпрыгнуть за борт.

Жутковато одиночество посреди этого грохота, этой бешеной тряски. А поезд мчится все быстрей, ощутимо давит ускорение, и чем быстрее он мчится, чем выше напряжение в железном чреве паровоза, тем гуще и ярче клубится за его спиной огненная грива.

Словно из вулканического кратера, вздымается ввысь столб раскаленных пылинок, встречный ветер клонит этот столб, пригибает к земле, ерошит, пушит, швыряет из стороны в сторону на поворотах пути, как хвост парящего в небе змея. В окружающей тьме эта грива кажется сплошным потоком огня, могучим и единственно реальным в зыбком игрушечном мире. Сейчас она коснется и воспламенит тряпочный автомобильчик, трясущийся на старенькой, шаткой деревянной платформе, и весь этот тарахтящий деревянный хвост послушно бегущих беспомощных вагончиков…

В мелькании розовых искр чудятся смутные образы грозных времен, за жестким стуком колес по стыкам, за скрежетом буферов слышатся полузабытые громы… Фиолетово-огненные рои мчатся издалека, пролетают над головой с усталым жужжанием, запоздало доносится стук изрыгнувшего их пулемета. Совсем не страшен полет этих огненных пчел, потому что их видишь и, кажется, можешь пересчитать. Но вдруг оседает сосед по окопу, сползает на песчаное дно. «Что ты, браток?» — «Задела, проклятая». И больше ни слова. Больше никто не услышит ни слова от парня, который пришел с пополнением прошлой ночью. Кажется, он был чернявый. Кажется, широколицый. Мало виделись днем: все больше отсыпались в землянке. Мало друг на друга смотрели. А ночью стояли рядом в боевом охранении. Слева озеро, справа шоссе, впереди высота в густых локонах леса. Где-то под Себежем было…