Когда мы молоды - [46]

Далеко, из Колымского края,

Шлю тебе я, малютка, привет.

Как живешь ты, моя дорогая,

Напиши поскорее ответ.

А бывает, уйдут ни с чем, но встретят какого-нибудь подгулявшего гармониста, и тогда вместо воровских песен и бестолкового, жестоко перевранного «модерна» поются разухабистые частушки, по большей части двусмысленного, а то и вовсе непечатного свойства. С таким-то репертуаром компания не раз пройдется под Дусиным окном: знай наших!

Чтобы это все не мешало мне работать, я подхожу к окну, намереваясь его закрыть. Подхожу… и останавливаюсь в нерешительности. Вот он стоит внизу, этот малый, хороший рабочий, с которым мы на одном заводе делаем наше общее дело. Там я горжусь своей общностью с ним. Почему же вне стен завода я чуждаюсь тебя, голова твоя непутевая? Почему не найду для тебя такого слова, которое помогло бы тебе понять, как не к лицу тебе то напускное пренебрежение к приличиям, ужимки под «блатных» и маска бесшабашного гуляки?

Эти мысли приходят ко мне не впервые. Я, бывало, умел отвертеться от них: есть-де инстанции, на которые возложено то-то и то-то, а у меня своих дел по горло. Но мысли возвращаются снова и снова.

Кажется, я принимаю решение…

Я уже представляю себе, как это произойдет. Вот я подхожу к нему и подаю ему руку:

«Здравствуй, Витя. Мы ведь знакомы».

«Здравствуйте», — он немного смущается.

«Ты чего же, братец, шумишь?»

Меня он послушает! Я беру его под руку и веду переулком туда, где за кварталом новых домов темнеет еще уцелевший лесок. В дни моего детства этот лес считался страшной далью. Я говорю:

«Решил вот вмешаться в твою личную жизнь. Не удивляйся и не протестуй: я из тех, кто по́том и кровью добывал тебе право на счастье. Скажи мне, Витя, почему ты, правильный человек на заводе, за его воротами живешь, словно кому-то назло? Делаешь не то, что тебе по душе, говоришь не то, что у тебя на уме, и не тем языком, каким говорят с людьми? Знаю, в тебе богатырская удаль играет. Ничто не дает тебе большего ощущения свободы, чем совершение поступков, считающихся недозволенными. Но эта свобода обманчива, она хуже неволи. Ты должен теперь притворяться, будто чарка водки тебе милее, чем улыбка любимой девушки. Витька, перестань ломаться, другого ждет от тебя твоя Дуся. Она ждет, чтобы ты нежно взял ее за руку и сказал: «Милая Дуся! Не нужна мне твоя гитара, не за ней прихожу я под твое окно, а затем, чтобы напомнить о себе, чтобы накрепко завладеть твоими думами…»

И еще многое другое скажу я притихшему Витьке.

Да, следовало бы, очень следовало бы сделать так.

Но у меня на столе неоконченный расчет узла новой машины, которую надо спешно сдавать в производство, и я закрываю окно.

1955

ВЫБОР

Вошла секретарша, притворив за собой дверь.

— Извините, Виктор Яковлевич, к вам посетитель.

— Ты сказала ему, что я работаю над докладом?

— Да, сказала, но он настаивает. Говорит, приемных часов у партийных работников не установлено, они для народа всегда на месте, — рассмеялась девушка.

— Смотри пожалуйста, какой подкованный! Ветеран, наверно?

— Ничего подобного, совсем молодой парень. Я знаю, вы симпатизируете молодежи, поэтому я…

— Это твой знакомый?

— Нет, первый раз его вижу. По-моему, он из молодых специалистов, присланных на завод.

— Из молодых специалистов… — повторяет Виктор Яковлевич.

Легкая улыбка пробегает по его лицу, в глазах появляется отсутствующее выражение. Мысли, сквозь годы, обращаются к прошлому: сколько же времени прошло с тех пор?

— Прекрати свои глупости! — повысил голос отец.

Мать всхлипывала на кухне.

О родители, многоликое, многоголосое, многоязычное, единодушное людское племя! С пеленок вы без устали вдалбливаете нам благороднейшие жизненные принципы: не ищи легких путей, не чурайся черной работы. Но попробуй мы и в самом деле руководствоваться этими принципами!

— Это не глупости.

— Ты инженер. У тебя диплом в кармане.

— Вот именно: в кармане! Одно название, что инженер, а поставь меня варить сталь, и я — пас…

— Ничего тебе не нужно варить. Это сделают другие.

— А я не хочу, чтобы другие! Какой же я, к чертям, инженер, коли я…

— Не ругайся, тут тебе не цех.

— О господи, какой же я инженер, если не разбираюсь в самой сути и не могу руководить главным процессом своего производства?

— Руководи сколько хочешь на доброе здоровье, разрабатывай новые методы, давай их сталеварам, а они уж будут действовать.

— Как и что должен я разрабатывать, если я процесса не знаю, не чувствую его? Они будут действовать, а я? Присутствовать зрителем?

— Каждому свое. Человек не может быть сразу и тут, и тем.

— Инженер должен быть и тут, и там, иначе какой он, к черт… иначе он гроша ломаного не стоит.

— Сталь и без тебя сумеют сварить. Твое дело — технический прогресс. Тебе надо выдавать идеи.

— Так, совершенно верно. Но откуда я возьму свои идеи, если… А, какой смысл толковать с тобой об этом…

— Да-да, само собой, отсталый отец, куда уж ему… Нахватались новых теорий. Теперь уж яйца курицу учат!

— Отец, давай по-деловому. Ругаться начинают, когда не хватает аргументов.

— «Аргументы»! Молокосос!

— Все равно я встану к печи! Теперь уж точно!

И, грохнув дверью, вниз по лестнице рысью, зло улыбаясь: «Пусть старик бушует, ему полезно, толстяку этакому».