Когда дует северный ветер - [87]

— Да ведь это же батарея сестрицы Май! — обрадовалась Ут Чам.

— Верно, командиром у них девушка по имени Май… Батарея Май. Как пришел к ним, разговорились — то да се. И выяснилось: эта самая Май родом из вашей деревни, знакома с Нам Бо и даже с вами, Тханг.

— Дядя Хай, — уточнил я, — родной отец артиллеристки Май.

Теперь уже наш гость поднял глаза, воззрился на старого Хая, восхищенно воскликнул «о-о!» и бросился пожимать ему руку — в третий раз.

— Какая удача! Ваша дочь, когда мы прощались с нею, просила меня зайти навестить вас. И надо же, встретился с вами чуть не в первую же минуту… Bon. Это доброе предзнаменование.

Девушки, глядя на их торжественное рукопожатие, уткнулись друг дружке в плечо и захихикали.

Даже обычные вроде бы жесты Тин Нге потешали людей, а уж рассказы его смешили всех до упаду. Редкого обаяния человек!

Пожав руку дяде Хаю, он обвел всех взглядом, потом посмотрел на часы:

— Ого, уже десять часов. Прошу меня, товарищи, извинить. Я прибыл сюда отнюдь не в одиночестве, со мной подразделение, вооруженное скальпелями и ножницами, численностью более двадцати человек.

— Так где же они? — спросили мы хором.

— На пункте связи нас распределили по нескольким домам вверх по реке. Они все устали, конечно. А я верхом приехал сюда, чтобы…

— О небо! — прервала его Малышка Ба. — Вы с товарищами хоть успели поесть?

Веселый старый доктор отвесил ей новый поклон:

— Да нет, к великому сожалению моему, не успели.

Тут наконец дяде Хаю удалось возвысить голос:

— А ну-ка, Ба, беги со своими девчонками! И чтоб все товарищи были накормлены!.. — Потом повернулся к гостю: — Если вы, доктор, не заняты, прошу пожаловать ко мне.

— Покорнейше благодарю.

Девушки опять рассмеялись и убежали прочь…

Вечером Ут До собрал партизан. Они обсуждали, где разместить на постой, кому и как снабжать передовую бригаду медсанчасти.

А мы со старым доктором лежали в гамаках, подвешенных к сваям, под домиком штаба, где шло совещание.

— Вы повесили свой гамак, доктор, как раз на том месте, где спал Нам Бо в самую первую ночь, когда мы пришли сюда.

— У меня с утра все не было случая спросить вас. Верно я угадал, это здесь у Нама fiancée[41]?

— Совершенно верно.

— Ну а как закончилась «траектория» поразившей его пули? Разрушила его она bonheur[42] или нет?

— После того нашего разговора, — отвечал я, покачиваясь в гамаке, — я все время думаю об этом.

— Oui.

— Еще когда мы добирались сюда, я узнал, что возлюбленная его живет в этой общине.

— Oui.

— Услыхав от него кое-какие подробности, я ожидал всего: обиды, отчужденности, даже разрыва.

— Oui.

— Потом мы пришли сюда. Они встретились, и ни одно из моих предположений не оправдалось. Как они ведут себя наедине, не знаю. Но при мне… Нет, не заметил я ни обиды, ни охлаждения. О разрыве-то и речи нет. Сердечность и простота — вот что сразу бросается в глаза, когда видишь их вместе. Все так естественно, словно они не могли не встретиться снова… На днях они оба вернулись сюда с совещания в провинции и отправились вместе на ту сторону…

— Où?[43]

— На той стороне реки — стратегическое поселение…

— Oui.

— Я хочу сказать, когда они вместе, видно: это и товарищи, и влюбленные. Говорят, после освобождения они поженятся.

— Bon. Ну а вы?

Я понял вопрос доктора. Мне очень хотелось расспросить его о Май, но я сдержался.

— Здесь я кое-чего добился, стал своим человеком. А что там, в джунглях, как наши все?

— В джунглях и привольно, и тесно. Войск наших с Севера подходит видимо-невидимо. Даже курьезы случаются. Вышел я как-то днем на опушку, операция была трудная, дай, думаю, мозги проветрю. Огляделся — что-то вроде не так. Неужто за пару дней растительность вся переменилась? Лезу в карман, достаю очки, надеваю. О господи, это ведь солдаты кругом с маскировочными ветками на плечах — ползут, перебегают с места на место. Ночью от боевой техники и машин покоя нет. Грузовики идут и идут — с мешками риса, с боеприпасами, солдатами… А старожилы постепенно уходят из джунглей на равнину, на фронт. Конечно, старикам, вроде меня, надо бы оставаться в лагере. Но приходят прощаться с тобой друзья — один, другой. И тебе уже не усидеть на месте. Вот почему я попросился на равнину. Как там в песне поется про старых солдат? «Старость устали не знает…» Але-оп! Вещмешок за спину — и в путь!.. — Возбужденный голос доктора вдруг зазвучал глуше: — Знаете, Тханг, однажды, когда я жил во Франции, в теплый солнечный день я прилег на берегу Сены и задремал. Лошадь, щипавшая рядом траву, подошла и лизнула мне щеку. А во сне я увидел, будто мама легонько гладит меня по щеке ладонью. Я вздрогнул, проснулся и с тех пор затосковал по дому. Сколько же лет прошло, а я так и не вернулся к родной реке. Но зато уж на сей раз я приду непременно на берег Меконга, зачерпну воды и хлебну из горсти…

Этот голос, тихий, глуховатый, такой непривычный в устах доктора, растрогал меня до глубины души. Мы с ним принадлежим к разным поколениям, и жизнь у каждого сложилась по-разному, но есть у нас обоих одна общая черта — памятливость сердца.

Я приподнялся, сел в своем гамаке и закурил. Задушевный разговор наш, думал я, будет долог — продлится за полночь, а может, и до утра. Но оказалось, неугомонный, жизнерадостный собеседник мой заснул, не докончив фразу. Он спал, побежденный бесконечными днями тяжелой дороги, бессонными ночами, лишениями и тревогами. Я знал: усталость взяла верх не надолго, на какие-то считанные часы. А пока он спал, позабыв даже опустить сетку от москитов…