Панин быстро прошел по чистым, прибранным комнатам, распахнул дверь в спальню.
Сидевшая у большого окна Мария Родионовна, увидев мужа, отложила книгу, встала. Она все еще привыкала к трудному характеру супруга и немного побаивалась его.
Петр Иванович подошел к ней, поцеловал в щеку и объявил хвастливо:
— С сего дня я главнокомандующий армией! А через неделю мы, сударыня, поедем в Малороссию… Пусть мне принесут вина… В кабинет.
Мария Родионовна не знала, хорошо или плохо, что они уедут из Петербурга, но, судя по выражению лица мужа, взволнованному, просветленному, поняла — произошло важное для него событие.
— Хорошо, Петр Иванович. Я сейчас распоряжусь, — сказала она приятным грудным голосом, беря в руку колокольчик.
Панин вышел из спальни, стремительно прошагал в кабинет, сбросил на пол лежавшие на столе бумаги, развернул большую карту России и, щурясь, долго разглядывал южные границы империи, на которых теперь придется повоевать.
Утром к нему явился курьер из Военной коллегии, доставивший бумаги о состоянии Второй армии.
Навалившись грудью на стол, Петр Иванович придирчиво изучил списки генералов и офицеров, артиллерийские, амуничные, провиантские и прочие ведомости. По бумагам выходило, что полки хорошо укомплектованы и разное довольствие имеют в достатке. Но репортиции, присланные Чернышевым, были двухмесячной давности и вряд ли отражали нынешнее состояние армии.
Панин вызвал писаря и продиктовал ордер Долгорукову, потребовав от князя сообщить численность полков и их расположение, в каких местах и с какими припасами упреждены магазины, где стоят госпитали и какими средствами располагает армейская казна. Армии же он приказал следовать от Святой Елизаветы к реке Синюхе и там дожидаться его приезда.
Письмо было вручено нарочному офицеру — прапорщику Тобольского полка Никите Осипову.
— Поедешь к князю Долгорукову, — строго сказал Панин. — Отдашь в руки! И поторопи, чтоб не медлил с ответом… Ждать тебя здесь не буду — навстречу мне поедешь. Ступай!..
Спустя три дня вслед за Осиповым из Петербурга выехал штаб командующего. Опасаясь, что на почтовых станциях не хватит свежих лошадей, Панин разделил шестьдесят пять штабных упряжек на две части, отправив их с суточным интервалом. А затем занялся составлением своего обоза.
Кроме 10 тысяч рублей «на подъем», ему за счет казны были выделены одна карета, две коляски и шесть роспусков. Собственный багаж Петра Ивановича был не особенно велик, но Мария Родионовна собиралась так, словно хотела поразить провинциальных модниц обилием и богатством нарядов.
— Не на бал едем, сударыня, — сдержанно попрекнул ее граф, глядя, как слуги грузят на роспуски большие сундуки. — На войну поспешаем.
Но оставил все, что было приготовлено.
Обоз покинул Петербург двадцать третьего августа. Панины выехали на следующий день. Меняя на каждой станции уставших лошадей, проезжая за сутки до 130 верст, первого сентября прибыли в Москву.
Сюда же, в первопрестольную, примчался с рапортом Долгорукова прапорщик Осипов. Князь доложил командующему, что расположил армию между реками Синюхой и Бугом, а главную квартиру поставил в деревне Добрянка.
Отдохнув в Москве несколько дней, Панины продолжили путь в Малороссию.
Почти две недели карета катила по унылым проселкам. Ставшее серым и низким небо дышало осенней прохладой, сочилось моросящими дождями. Над скошенными побуревшими полями по утрам раскачивались зыбкие туманы, желто-красные леса сыпали опадающей листвой. В почерневших деревнях вязко тянуло навозом, хрипели на покосившихся плетнях петухи, вместо дороги — от избы до избы — синеватая грязь.
Утомленная длинными перегонами, ночлегами в чужих домах, без привычных удобств, Мария Родионовна поскучнела, захандрила, все чаще прижимала кружевной платочек к слезливым глазам. Еще в Москве она почувствовала, что понесла от Петра Ивановича своего первенца, и теперь опасалась, что ее растрясет на ухабистых дорогах.
Панин тоже встревожился за судьбу будущего наследника — приказал ехать медленнее, осторожнее. И участливо поглядывая на жену успокаивал:
— Ничего, Маша, осталось недолго… Потерпи…
Семнадцатого сентября в трех верстах от Добрянки командующего встретил дежурный генерал-майор граф Христиан фон Витгенштейн с группой штаб-офицеров.
— Коня! — коротко бросил Панин, открыв дверцу.
К карете подвели статного темно-гнедого с подпалинами жеребца.
Петр Иванович лихо, прямо с каретной ступеньки уселся в седло, дернул поводья.
Последние версты ехали не спеша. Панин почти всю дорогу молчал. Офицеры тихо переговаривались, обсуждая не то командующего, не то его жену, белевшую в каретном оконце любопытствующим лицом.
Вскоре показалась деревня, у которой в две линии выстроились пехотные и кавалерийские полки.
Сутуловатый Панин выпятил грудь, ткнул каблуками упругие караковые бока жеребца, перешел на рысь. Витгенштейн и офицеры скакали позади, уклоняясь от летевших в них комьев грязи, срывавшихся с копыт коня командующего.
Навстречу Панину выехал Долгоруков, отрапортовал зычным, густым голосом… Ухнули, салютуя, пушки, пустив над полем пепельные дымы… Дружно закричали солдаты.