Князь Василий Долгоруков (Крымский) - [119]

— Я не знаю способа заставить волов идти быстрее…

В городок, построенный русскими инженерными командами, турки въехали — торжественно и шумно — двадцатого июля.

Семеня по хрустящему песку аллей, Осман обошел лагерь, осмотрел палатки и строения, одобрительно заметил шагавшему рядом Петерсону:

— Граф Орлов постарался на славу — в тишине и покое и мысли светлеют и разум проясняется… Выразите графу мою признательность за выбор столь необычного и приятного места.

Петерсон приложил два пальца к шляпе, прыгнул в седло, легко поскакал к русскому лагерю.

Орлов и Обресков — оба без кафтанов и париков — сидели под развесистым дубом, отдыхая после обеда. Стоявший перед ними стол был заполнен винными бутылками, вазами со сластями, ранними фруктами. Орлов жевал тугие светло-желтые черешни и лениво сплевывал косточки, стараясь попасть в пустой бокал. Обресков, откинувшись на спинку мягкого стула, вытянув толстые ноги, покуривал трубку, наблюдая за тщетными упражнениями графа. Оба, скучая, ждали турецких представителей.

Орлов плюнул косточкой — снова мимо — и, не глядя на подошедшего Петерсона, спросил повелительно:

— Кого пришлют басурманы?

— Осман не сказал, — коротко ответил полковник.

Орлов плюнул — мимо:

— Ну иди!

Петерсон козырнул и зашагал к офицерским палаткам.

Орлов утер ладонью губы, повернул голову к Обрескову:

— Турок-то лаской встречать будем иль строгостью?

Алексей Михайлович ответил длинно:

— При всем частном у каждого турка невежестве Порта имеет свой издревле установленный систематический образ негоциирования, который обстоятельствами мало переменяется… Основания сего способа — их гордость и застенчивость. Первое качество происходит от обыкновенного в их правительстве варварского тона, а второе — от свойственной каждому турецкому полномочному боязни, чтобы в случае народного роптания за неполезный Порте мир не быть жертвой удовлетворения оного. С таковыми правилами турки, привыкнув вести негоциации с превеликой холодностью, неоднократно имели удачу получить кондиции более выгодные, нежели сами ожидали или каковые со своей стороны представляли… Отсюда я заключаю, что прежде надобно достаточно глубоко вникнуть в персональные характеры и нравы Османа и Яссини, настроить по ним наши струны, а затем живыми и сильными убеждениями привести в замешательство, обратив в пользу и подкрепление наших видов.

— Э-э, — качнул головой Орлов, — это не по мне… Наша сила и страх турецкий перед ней — вот что следует положить в основу негоциации.

— Осман — крепкий политик, — предостерег его Обресков. — Образован, знает европейские языки, в разговорах мудр и увертлив.

— Уж не его ли это ведут? — хмыкнул Орлов, глядя за спину Обрескова.

Алексей Михайлович обернулся.

По аллее в сопровождении советника Александра Пиния и двух солдат шагал человек, одетый в турецкое платье. Это был переводчик Османа — Ризо.

Подойдя к столу, Ризо отвесил низкий поклон, сказал по-итальянски (русского языка он не знал), что Осман-эфенди просит уважить его преклонный возраст, усталость после длительного путешествия и перенести начало конгресса на неделю.

— Неделю? — взметнул крылатую бровь Орлов. Я полагаю…

Обресков, чувствуя, что граф скажет сейчас какую-то резкость, бесцеремонно перебил его:

— Передайте почтенному эфенди, что мы согласны подождать неделю. Но не более! Ибо постановление желаемого всеми мира вряд ли стоит откладывать надолго.

— Солдаты увели Ризо.

Орлов сверкнул глазами:

— Я бы попросил вас, милостивый государь…

Обресков снова не дал ему договорить — пояснил примирительно:

— На проверку полномочий и прочие мелочи все равно уйдет несколько дней. Стоит ли начинать конгресс нанесением обид туркам?

— Я угодничать перед ними не намерен! — потряс кулаком Орлов.

— Я тоже… Только не вижу резона злить турок с первого дня. Все еще впереди!..

Орлов горячился зря: уже первые, предварительные, встречи, начавшиеся на следующее утро, показали, что рассудительный Обресков был прав. Едва Пиний и Ризо представили друг другу для ознакомления копии полномочных грамот своих послов, зоркий глаз российского советника обнаружил, что Яссини-заде именуется в грамоте просто полномочным министром, но не имеет положенного в таких случаях посольского характера.

Пиний доложил об этом Орлову и Обрескову, а те — при посещении турецкого лагеря — прямо заявили Осману о невозможности начать конгресс в неравных полномочиях.

— Яссини-заде — шейх храма Ай-София и, стало быть, особа неполитическая, — невозмутимо пояснил Осман-эфенди. — Посольский характер ему, как лицу духовному, совсем неприличествует.

— Принятые в свете обычаи — и вам сие хорошо известно! — обязывают соответствия послов достоинству представляемых ими держав, — заметил поучающе Обресков. — Стороны не могут негоциировать, не имея равного друг с другом ранга.

— Но духовные лица раньше у нас в посольства не включались, — возразил Осман. — Давайте в виде особенности примем этот его характер и начнем конгресс.

— В таком случае мы согласны на принятие всеми нами звания полномочных министров и не называться послами, — предложил Обресков.

— Мы обсудим это, — пообещал Осман.