Книга воспоминаний о Пушкине - [53]
Между тем, живя в Одессе, Пушкин продолжал шалить. Обстоятельство же, что никакой особенной должности, никаких занятий по службе он не имел, наводило в большей части публики сомнение в его дельности. Раз, в 1824 г. дали ему в распоряжение два батальона солдат и послали с ними в Херсонский уезд истреблять саранчу. Вместо всякого оффициального донесения по этому предмету, он прислал стихи:
Подобные истории ещё бы ничего; но шалости 25-летнего поэта иногда переступали всякую меру, особенно в эпиграммах. Это-то, равно как и разные знакомства (см. выше) было причиною, что, вскоре после своей херсонской командировки, Пушкин принужен был оставить Одессу. Из Словаря Бантыша-Каменского знаем мы, что он был выслан из неё в имение отца своего, стат. сов. С. Л. Пушкина, село Михайловское, Псковской губернии, Опочкинского уезда, с тем, чтобы он находился под надзором местного начальства[376]. Пред выездом из Одессы наш поэт получил 389 р. ас. прогонов на 1621 версту, на три лошади. Сверх того, из собственной канцелярии генерал-губернатора отпущено ему было 150 р. ас. в зачёт причитавшегося ему за майскую треть жалованья, которое из Петербурга высылали в эту канцелярию, но за означенную треть выслано не было[377]. Из Одессы Пушкин выехал 30 июля (1824) и, обязавшись подпиской в точности следовать назначенному маршруту — почему и освобождён был от того, чтобы особый чиновник провожал его. — Минуя Киев, через Николаев, Елисаветград, Кременчуг, Чернигов, Витебск, прибыл он на место своего назначения августа 9, того же 1824 г.[378].
Нечего и прибавлять, что судьба в то время как-будто приберегла для нас Пушкина, тогда пылкого и буйного, удалив его сперва в Бессарабию из шума столичной жизни, где подвержен он был искушениям разного рода, и потом из Одессы, под родительский кров. Тут он углубился в самого себя, читал, размышлял и созрел для славы современного царствования в цветнике отечественной поэзии. В 1826 г. великий государь прозрел в назначение Пушкина и призрел его у своего престола.
На пути из Одессы в Михайловское (1824), Пушкин проехал, так сказать, по сердцу Малороссии и видел Омельник, Решетиловку, Белоцерковку, Хорол, Лубны, Пирятин, Прилуки и Нежин[379]. Ехал он, следовательно, — судя по рассчёту десятидневной езды, с явкою к начальству в Пскове — и по ночам, делая в сутки от 180 до 200 вёрст Полтавскую губернию, поэтому проезжал он между 2 и 4 августа. В эту пору малороссийское лето бывает во всей ещё прелести своей, а тамошние ночи, особенно в начале августа, полны восхитительной неги. Не они ли нашептали нашему поэту, если не всю Полтаву, то известные стихи:
Надобно заметить, что до сих пор память пребывания Пушкина в Кишинёве сохранилась почти по всей Бессарабии. В Одессе, при её подвижном населении, помнят его гораздо менее. Потому в Бессарабии народный вымысел не упустил отнести к имени поэта множество такого, чего с ним никогда не было и приписать ему много таких стихов, которых он никогда не сочинял[380].
Один только вопрос остаётся не вполне решённым. Это — ездил ли когда-либо Пушкин из Кишинёва и Одессы в Крым и на Кавказ, или оставался он постоянно в этих городах, за исключением двух небольших поездок в Измаил и в Херсон, о которых упоминали мы выше[381]. Бантыш-Каменский говорит [382], что Пушкин в 1821 г. «увидел громады Кавказа, потом перенёсся в Грузию, оттуда посетил (1823) Тавриду». Равным образом, в Одесском альманахе на 1840 г. в статье Н. И Надеждина[383]>70, сказано: «впоследствии (т. е. после пребывания в Кишинёве) Таврида, другой уголок Новой России, вошла в жизнь поэта, ещё глубже, ещё плодотворнее». Кажется, Бантыш-Каменский не знал о пребывании Пушкина на кавказских водах в 1820 г.; так как надобно было объяснить чем-нибудь происхождение Кавказского пленника, то и предположил он большую поездку поэта из Кишинёва на Кавказ, в Грузию и в Крым. Слова же Н. И. Надеждина, по самому тону своему, суть не иное что, как предположение. Надобно заметить, что никто из здешних сослуживцев и современников поэта не знает, да и по делам не видно, чтобы Пушкин ездил из Кишинёва или Одессы куда-либо вдаль. Едва ли при том Инзов и после него одесское начальство могло решиться отправить или отпустить молодого человека, состоявшего под их ближайшим наблюдением, куда-либо в дальнюю поездку. В 1824 г. писал он к Д—у
