Книга воспоминаний о Пушкине - [51]
«С каждого вечера, говорит очевидец, Пушкин сбирал новые восторги и делался новым поклонником новых, хотя мнимых, богинь своего сердца». Повторим слова поэта:
Из тогдашних девиц в кишинёвском обществе, Пушкину более других нравились боярышни-куконицы: одна из сестёр Россети[329], которой ножки, как вообще в Одессе и Кишинёве убеждены были в то время, воспел он в первой главе Онегина[330], Варфоломей[331], которая вышла потом замуж за греческого консула в Одессе, г. Мано, и отличалась редкой красотой; Прункул[332], брюнетка небольшого роста, девица очень образованная, тогда резвая, шаловливая и милая до чрезвычайности, и наконец m-m Э.[333], пред которой вздыхал и H. С. Алексеев. (См. послание к нему).
Живя в Кишинёве, Пушкин проказил немилосердно. По всему видно, что он не дорожил кишинёвским обществом, которое по доброй или недоброй воле, терпело его шалости, по большей части ни для кого однако не оскорбительные. Свиньина[334], кажется, издателя прежних «Отечественных Записок», бывшего в Кишинёве вскоре после Пушкина, любили там гораздо менее, нежели Пушкина: это выдавали нам за достоверное люди, заслуживающие всякого доверия[335]. Как бы то ни было, кажется, на кишинёвцах Пушкин, сознавший уже в то время своё назначение в русской поэзии и жизни, хотел выместить досаду на своё пребывание в тамошней полу-ссылке[336] и на отдаление от Петербурга. Каждый день выходили с ним истории, и в одной из них поэт наш повёл себя круто. За картами поссорился он с каким-то господином из кишинёвской молодёжи, и за обиду отплатил ему неслыханно оскорбительным образом. Инзов, чтобы предупредить всякие дальнейшие неприятности, командировал Пушкина в Измаил[337], — куда он в это время и ездил; а его противника, совершенно в противоположную сторону, в Новоселицу[338]. Впоследствии добрый начальник помирил их[339].
Заметим, что следы пребывания Пушкина в Измаиле сохранились в послании к Баратынскому, при котором именно упомянуто, что оно писано из Бессарабии[340], тогда как при других посланиях, писанных из Кишинёва и следовательно из той же Бессарабии, этого упоминания нет. Стихотворение это относится к 1822 году[341]. Вот стихи, указывающие на Измаил:
В Бессарабии ходит по рукам много стихов, приписываемых Пушкину. Без сомнения, большая часть их принадлежит не ему; да и об остальных тоже ничего достоверного, в этом отношении, сказать нельзя. Между этими стихами есть описание кишинёвского общества 1820-тых годов. Вот стихи из этого описания[345].
Стихи эти однако, должно заметить, не обличают пушкинского стиха. Под именем Пушкина ходит ещё эпиграмма, которую, однако, помнится, читали мы где-то в печати:
Вот ещё начало стихов, уже с большим правдоподобием приписываемых Пушкину:
Пушкин прожил в Кишинёве с сентября 1820 года по май—июль[350] 1823 года, и думаем безвыездно, кроме вышеозначенной поездки в Измаил[351].
7 мая 1823 года, генерал-лейтенант граф (ныне светлейший князь) М. С. Воронцов[352] был назначен новороссийским генерал-губернатором и полномочным наместником Бессарабской области. 28-го июля того же года граф в Кишинёве принял должность от генерала И. Н Инзова, который, по случаю увольнения графа Ланжерона[353] в июле 1822 года в отпуск, за границу, управлял краем, и который, в то же время, назначен был главным попечителем иностранных переселенцев южного края России[354]. В это время канцелярия полномочного наместника Бессарабской области была переведена из Кишинёва в Одессу. Вместе с нею и чиновники этой канцелярии, — в числе их и Пушкин — перешли в штат графа Воронцова. Все они переехали на жительство в Одессу, потому что граф избрал местом своего постоянного пребывания этот город[355].
В Одессе Пушкин жил сначала в Hôtel du Nord, на Итальянской улице, ныне дом Сикара[356]. Тут, по свидетельству П. С. Пущина, писал он своего Онегина, на лоскутках бумаги, полураздетый, лёжа в постеле. Однажды, когда он описывал театр, ему заметили: не вставит ли он в это описание своего обычая наступать на ноги, пробираясь в креслах. Пушкин вставил стих:
